Командующий юго западным фронтом. Командующий Юго-Западным фронтом генерал-полковник Кирпонос: подвиг и гибель. Боевые действия войск Юго-Западного фронта на киевском направлении
Но от тайги до британских морей Красная Армия всех сильней.
(Песня )
Растерзанная и обессиленная войной, казавшаяся отброшенной чуть не в средневековье, страна вступила в очередную военную осень. Ветер срывал с деревьев пурпур последней листвы. С заходом солнца огромные пространства России погружались во мрак. Продираясь через эту темноту, спешил поезд, уносивший чрезвычайного наркома на Юг, где красные части с трудом сдерживали давление набиравших силы деникинцев.
Он опять должен был исправлять чужие ошибки. В штаб Южного фронта, находившийся в селе Сергеевское юго-восточнее Дивен, Сталин прибыл 3 октября. Троцкий не случайно «сбежал» с Южного фронта. Яркую характеристику состояния штаба и фронта этого периода дал Серго Орджоникидзе, назначенный по настоянию Сталина членом Реввоенсовета 14-й армии.
Но в это время Сталин не просто «навел порядок». По существу, он выиграл Гражданскую войну... Еще до его приезда в войска главком Каменев, в соответствии с планом Троцкого, дал приказ командующему Юго-Восточным фронтом Шорину нанести удар в направлении Царицын - Новороссийск с целью выйти в тыл деникинской армии. Этот рожденный в Москве стратегический замысел, выглядевший солидно на карте, совершенно не учитывал политической ситуации.
Выполняя этот план главкома и Троцкого, нанося удар от Волги к Новороссийску, войска красных должны были идти через донскую степь, населенную враждебным Советской власти казачеством. В Москве не понимали, что озлобленные против власти свердлово-троцкистским расказачиванием, защищая свою территорию, местное население встретит большевицкие части яростным сопротивлением. Уже одно это обрекало кампанию на провал.
Впрочем, у Троцкого было свое видение решения проблемы. 6 октября этого года командарм конного корпуса Ф.К. Миронов и его сослуживцы были приговорены чрезвычайным трибуналом в Балашове к смертной казни. После захвата Ростова деникинцами Троцкий решил использовать популярного в донской среде военачальника как козырную карту и «простить» приговоренных.
В телеграмме от 10 октября Смилге Троцкий сообщал: «1) Я ставлю в Политбюро ЦК на обсуждение вопрос об изменении политики к донскому казачеству. Мы отдаем Дону, Кубани полную «автономию», наши войска очищают Дон. Казаки порывают с Деникиным. ...Посредниками могли бы выступить Миронов и его товарищи, коим надлежало бы отправиться в глубь Дона».
Миронова Троцкий потребовал «не отпускать, а отправить под мягким, но бдительным контролем в Москву. Здесь вопрос о его судьбе может быть разрешен в связи с поднятым выше вопросом».
Конечно, Сталин не мог знать об этом построенном на песке предположении, очередном авантюрном замысле Лейбы Бронштейна.
Прибыв в село Сергиевское, где размещался штаб Южного фронта, и уже 3 октября ознакомившись с приказом главкома, Сталин категорически отверг план, предложенный Реввоенсоветом Республики. Он выдвинул свой вариант. Его замысел предусматривал: нанести главный удар не через казацкие территории от Волги к Новороссийску, а со стороны Воронежа на Харьков, Донбасс, Ростов, где большевики могли рассчитывать на поддержку пролетарского населения промышленных районов.
5 октября Сталин изложил суть своего плана в письме в Москву. «Товарищ Ленин! - пишет он. - Месяца два назад главком принципиально не возражал против удара с запада на восток через Донецкий бассейн как основного (курсивы мои. - К. Р.). Если он все же не пошел на такой удар, то потому, что ссылался на «наследство», полученное в результате отступления южных войск летом, то есть на стихийно создавшуюся группировку войск в районе нынешнего Юго-Восточного фронта, перестройка которой (группировки) повела бы к большой трате времени, к выгоде Деникина.
Только поэтому я не возражал против официально принятого направления удара. Но теперь обстановка и связанная с ней группировка сил изменились в основе. 8-я армия (основанная на бывшем Южном фронте) передвинулась в район Южфронта и смотрит прямо на Донецкий бассейн; конкорпус Буденного (другая основная сила) передвинулся в район Южфронта; прибавилась новая сила - латдивизия, которая через месяц, обновившись, вновь представит грозную для Деникина силу.
Вы видите, что старой группировки («наследство») не стало. Что же заставляет главкома (Ставку) отстаивать старый план? Очевидно, одно лишь упорство, если угодно - фракционность, самая тупая и самая опасная для Республики фракционность, культивируемая в главкоме «стратегическим» петушком Гусевым.
На днях главком дал Шорину директиву о наступлении с района Царицына на Новороссийск через донецкие степи по линии, по которой, может быть, и удобно летать нашим авиаторам, но уж невозможно будет бродить нашей пехоте и артиллерии.
Нечего и доказывать, что этот сумасбродный (предлагаемый) поход в среде, враждебной нам, в условиях абсолютного бездорожья - грозит нам полным крахом. Нетрудно понять, что этот поход на казачьи станицы, как показала недавняя практика, может лишь сплотить казаков против нас вокруг Деникина для защиты станиц, может лишь выставить Деникина спасителем Дона, может лишь создать армию казаков для Деникина, то есть лишь усилить Деникина.
Именно поэтому необходимо теперь же, не теряя времени, изменить уже отмененный практикой старый план, заменив его планом основного удара из района Воронежа через Харьков - Донецкий бассейн на Ростов.
Во-первых, здесь мы будем иметь среду не враждебную, наоборот - симпатизирующую нам, что облегчит наше продвижение.
Во-вторых, мы получаем важнейшую железнодорожную сеть (донецкую) и основную артерию, питающую армию Деникина, - линию Воронеж - Ростов (без этой линии казачье войско лишается на зиму снабжения, ибо река Дон, по которой снабжается донская армия, замерзнет, а Восточно-Донецкая дорога Лихая - Царицын будет отрезана).
В-третьих, с этим продвижением мы рассекаем армию Деникина на две части, из коих Добровольческую оставляем на съедение Махно, а казачьи армии ставим под угрозу захода им в тыл.
В-четвертых, мы получаем возможность поссорить казаков с Деникиным, который (Деникин) в случае нашего успешного продвижения постарается передвинуть казачьи части на запад, на что большинство казаков не пойдет, если, конечно, к тому времени поставим перед казаками вопрос о мире, о переговорах насчет мира и пр.
В-пятых, мы получаем уголь, а Деникин останется без угля.
С принятием этого плана нельзя медлить, так как главкомовский план переброски и распределения полков грозит превратить наши последние успехи на Южном фронте в ничто. Я уже не говорю о том, что последнее решение ЦК и правительства - «Все для Южного фронта» - игнорируется Ставкой и фактически уже отменено ею.
Короче: старый, уже отмененный жизнью план ни в коем случае не следует гальванизировать, - это опасно для Республики, это наверняка облегчит положение Деникина. Его надо заменить другим планом. Обстоятельства и условия не только назрели для этого, но и повелительно диктуют такую замену. Тогда и распределение полков пойдет по-новому
Без этого моя работа на Южном фронте становится бессмысленной, преступной, ненужной, что дает мне право или, вернее, обязывает меня уйти куда угодно, хоть к черту, только не оставаться на Южном фронте. Ваш Сталин».
Необходимость привести этот документ полностью обусловливается тем, что это, пожалуй, самый важный документ Гражданской войны. Именно принятие плана Сталина стало вехой, переломным пунктом в ходе борьбы Советской власти за право своего существования. Сталин не только предложил, но и отстоял план, определивший исход гражданского противостояния. Уже лишь одно это решение делает его выдающимся стратегом Гражданской войны.
Он был убежден в преимуществах такого решения, и сама горячность автора, собирающегося при непринятии его плана «уйти куда угодно, хоть к черту», свидетельствует о той особой остроте и значимости, которую он придавал своему замыслу.
Он все взвесил. Все учел Он предложил главкому С.С. Каменеву назначить командующим фронтом бывшего подполковника царской армии Александра Егорова, которого знал еще по Царицынской обороне. Каменев возразил: «По личным свойствам вряд ли справится с такой задачей», но Сталин настоял на этом назначении.
Поэтому, когда 8 октября новый командующий заступил на должность, Сталину не составляло труда привлечь его на свою сторону в вопросе выбора направления главного удара. В тот же день запрос об изменении первоначального направления наступления против Деникина был сделан в Москву.
В штаб Южфронта ответ пришел в 3 часа ночи 9 октября. Директива Каменева дала право на реализацию нового плана.
Теперь замысел Сталина по началу наступления вдоль Курской железной дороги в направлении на Донбасс вступил в стадию реализации. К утру, в 5 часов 25 минут, командующий фронтом подписал директиву № 10726 оп, в которой ставил конкретные задачи соединениям. Директива была утверждена «членом РВС Южного фронта Сталиным, командюж Егоровым, членом РВС Лашевичем и наштаюж Пиневским».
Итак, через две недели после прибытия Сталина Южфронт вновь открыл свои действия. Однако начало наступления не было усеяно розами. Наоборот, первоначально события разворачивались для красных неблагоприятно.
Утром 11 октября, когда Южный фронт двинулся в решающий поход Гражданской войны, его штаб передвинулся в Серпухов, а ударная группа фронта сразу вступила в соприкосновение с противником. Сражение было тяжелым, красные дрогнули и отошли, и 13 октября корниловская дивизия захватила Орел. Но это был последний серьезный успех деникиннев, на следующий день под Орлом в наступление вновь перешла Красная Армия. По левому флангу кутеповского 1-го корпуса ударила латышская стрелковая дивизия, встык Добровольческой и Донской армий вошла кавалерия Буденного.
После трудных боев город был взят 19 октября, а 24-го конный корпус Буденного с ходу ворвался в Воронеж, выйдя в тыл добровольцам На Южном фронте наступил перелом, и с этого момента произошел перелом во всей Гражданской войне. Под напором Красной Армии фронт белых рухнул и стал стремительно откатываться; ряды их таяли от боев и дезертирства; белые опомнились только за Доном
Последний начальник штаба Белой армии генерал-лейтенант Махров писал в воспоминаниях: «Донская армия была в последней стадии разложения. Боевые приказы начальников уже не исполнялись. Кубанцы игнорировали директивы Ставки и были небоеспособны. Только Добровольческий корпус еще сохранял некоторую боевую силу».
Одно время казалось, что главная масса Донской армии превратилась в зеленых. «Отступление окончательно превратилось в хаотическое бегство. Огромные массы казаков и гражданских беженцев запрудили тылы и пути отхода Добровольческого корпуса».
Итак, исход Гражданской войны решился на Южном фронте. Позже Ленин сказал Буденному: «Не окажись ваш корпус под Воронежем, Деникин мог бы бросить на чашу весов конницу Шкуро и Мамонтова, и Республика была бы в особо тяжелой опасности. Ведь мы потеряли Орел. Белые подходили к Туле».
Ленин, безусловно, прав, отмечая заслугу выдающегося героя Гражданской войны Семена Буденного. Но в первую очередь он должен был отнести эти слова к Иосифу Сталину: не окажись Сталин в Реввоенсовете Южного фронта, Советская власть могла бы не устоять.
Впрочем, уже само то, что у красных появилась своя кавалерия, сумевшая «оказаться» в нужное время в нужном месте, тоже было заслугой Сталина. Как отмечалось ранее, Троцкий был противником 1-й кавалерийской дивизии Буденного, и своим возникновением в составе 19-й армии на Царицынском фронте она в значительной степени обязана Сталину. Он и позже лелеял эту дивизию, превратившуюся в конный корпус, а затем в Конармию Буденного.
Еще в начале октября, став членом РВС фронта, в письме Буденному он спрашивал, что необходимо для повышения боеспособности войска. В ответе комкор, подробно охарактеризовав проблемы своего соединения, предложил реорганизовать кавалерию в Конную армию.
Сталин по достоинству оценил эту идею и уже 11 ноября утвердил решение об организации Конной армии, а 16 ноября выехал в Москву, где на заседании РВС Республики отстоял свое решение. Возвратившись в штаб фронта, 19 ноября 1919 года он подписал приказ о переименовании Конного корпуса в Конную армию. Он был стратегом и мыслил категориями, современными времени. В грядущих боях он рассчитывал на мощную кавалерию и решил ближе познакомиться с боевым соединением. В Воронеж Сталин с Егоровым приехали 29 ноября.
Сохранились свидетельства этой поездки. Командование фронта встретили Ворошилов, Щаденко и Пархоменко. Дальше ехали вместе. Поезд подолгу стоял у разрушенных во время боев мостов, восстанавливаемых участков путей, в Касторную прибыли лишь ранним утром 5 декабря. К вечеру поезд пришел в Новый Оскол. Здесь высокое начальство ожидали сани с тройкой лошадей и полуэскадрон кавалеристов. В Велико-Михайловском оказались уже поздно ночью.
Утром на совместном заседании Реввоенсовета Южного фронта и командиров-кавалеристов был зачитан приказ о переименовании 1-го конного корпуса в Конную армию РСФСР. Обсуждение задач нового соединения подытожил Сталин. Буденному вручили Почетное революционное оружие - шашку с наложенным на ее эфес орденом Красного Знамени; начальнику штаба - именные золотые часы.
На следующий день поехали в район боевых действий. День был морозный и ясный. Сталин, Егоров и кинооператор Тиссэ ехали в санях, а Буденный, Ворошилов и Щаденко - верхом. Неожиданно почти рядом стали рваться снаряды. Невдалеке затрещали пулеметные очереди. Начиналось сражение. Кавалеристы Мамонтова сходились во встречной атаке с конницей Буденного. Поднявшись на холм, Сталин внимательно рассматривал картину разворачивающегося боя. Орудия смолкли, и слышался лишь топот множества коней. Заметив, что на левом фланге противник обходит его кавалеристов и возникает угроза для командования, Буденный попросил Сталина и Егорова уехать. «Нет!» - коротко и резко ответил Сталин. Тогда командарм Конной во главе резервного дивизиона сам пошел в атаку. Противник был отброшен.
Буденный вспоминал: «После боя наступила гнетущая тишина, нарушаемая стонами раненых да голосами санитаров, хлопотливо подбиравших их. Сталин, Ворошилов, Егоров, Щаденко и я медленно проезжали по почерневшим холмам, устланным трупами людей и лошадей. Все молчали, скорбно оглядывали следы жестокой кавалерийской сечи. Тяжело было смотреть на обезображенные шашечными ударами тела людей. Сталин не выдержал и, обращаясь ко мне, сказал: «Семен Михайлович, это же чудовищно. Нельзя ли избегать таких страшных жертв? Хотя при чем здесь мы?» - И он снова погрузился в раздумье...»
Расчет Сталина в выборе направления наступления оказался верным. В войне наступил перелом. 17 ноября части Южфронта вошли в Курск, 12-го числа был очищен от деникинских войск Харьков, а 16 декабря красные освободили Киев.
Правительство оценило его заслуги. В постановлении ВЦИК от 27 ноября указывалось: «В минуту смертельной опасности, будучи сам в районе боевой линии, под боевым огнем личным примером воодушевлял ряды борющихся за Советскую Республику. В ознаменование всех заслуг по обороне Петрограда, а также самоотверженной его дальнейшей работы на Южном фронте...» И.В. Сталин был награжден орденом Красного Знамени.
Постигнув своим аналитическим умом тонкости военного искусства, он уже ощущал себя уверенно в военной среде и, чувствуя за плечами «крылья победы», находил новые приемы для борьбы с противником. Он говорит уже военным языком и мыслит категориями тактика. В одном из приказов этого периода он требует применять «при выполнении поставленных задач не продвижение линиями, а нанесение сосредоточенными силами флатовых ударов главным силам противника, действующим на важнейших направлениях» (директива от 9 октября 1919 г.).
В другой директиве он предлагает иную тактику: «Подтверждаю всем командирам... не разбрасывать своих сил, а бить на избранном направлении сосредоточенно, кулаком, на узком фронте стремительно и решительно» (директива от 20 октября 1919 г.).
В его манере руководства войсками уже есть свой творческий почерк. В одной из директив он поясняет, что залогом победы для командования являются «реалистическая постановка боевых задач, тщательная подготовка операции, умелое накопление резервов и организация совместных действий частей, смелый маневр и решительность при наступлении».
Зима 1920 года стала продолжением цепи триумфальных побед Красной Армии. С 3 по 10 января Юго-Восточный и Южный фронты освободили Царицын, Ростов-на-Дону, Новочеркасск и Таганрог. После взятия Ростова 10 января Южный фронт был переименован в Юго-Западный, а через три дня Сталин подготовил директиву о преследовании белых армий, отступавших к портам Черноморского побережья. Затем он выехал в район боевых действий 14-й армии, где пробыл с 11 по 14 января.
Теперь, когда военные перспективы на этом участке фронта приобрели четко обозначившуюся направленность, в дополнение к имевшимся у него обязанностям Сталин получил новые. Решением Совнаркома от 20 января он был включен в Совет Украинской трудовой армии. Его избрали Председателем Совета, и, не прекращая заниматься подготовкой операций Юго-Западного фронта, он начал восстановление угольной промышленности Донбасса. Части фронта состояли в значительной степени из рабочих-шахтеров, красноармейцы занялись добычей угля.
Та стратегическая политика, с которой он начал деятельность на Южном фронте, принесла свои плоды. В феврале Украина была освобождена от деникинских войск.
Задачи хозяйственного строительства начали занимать все большее внимание в умах руководителей страны. В 1920 году высший Совет обороны был реорганизован в Совет труда и обороны (СТО). Сталин сохранил свой пост в этом высшем чрезвычайном органе страны. Но четкое функционирование исполнительской машины управления не могло быть осуществлено без организации системы контроля.
23 января Политбюро приняло решение о развитии органа государственного контроля - Рабоче-крестьянской инспекции (Рабкрин, РКИ). Уже на следующий день Сталин написал развернутую инструкцию по ее деятельности. 28-го числа ее содержание было рассмотрено на новом заседании Политбюро, а через два дня - на Пленуме ЦК. 7 февраля этот вопрос обсудил ВЦИК, принявший постановление о реорганизации Народного комиссариата госконтроля в Народный комиссариат Рабоче-крестьянской инспекции.
Сталин остался наркомом этого комиссариата. Правда, из-за длительных отлучек из Москвы он не имел возможности заниматься этой работой вплотную непрерывно. Поэтому 23 февраля он обязал своего заместителя Аванесова: каждую неделю информировать его в сообщениях - отчетах о делах Наркомата и ходе его реорганизации. Его рабочий день по-прежнему заполнен до предела.
Не прекращалась его деятельность и по управлению работой Наркомата национальностей. Он выступал 22 ноября 1919 года на открытии II Всероссийского съезда коммунистических организаций народов Востока. 7 февраля 1920 года сессия ВЦИК ввела его в состав комиссии по разработке вопроса федеративного устройства РСФСР.
Когда в феврале началось освобождение от деникинских войск Украины, Харьков, где в этот период находился Сталин, стал ее столицей. Здесь с 17 по 23 марта он руководил работой IV Всеукраинской конференции КП(б)У. Он выступил с докладом и заключительным словом об экономической политике. Конференция выдвинула его делегатом на IX съезд РКП(б).
Уже в день завершения конференции «Правда» опубликовала статью Сталина «Ленин как организатор и вождь РКП», посвященную 50-летию основателя партии. В этот же день он выехал в Москву на IX съезд РКП(б). Этот съезд, прошедший с 29 марта по 5 апреля, рассмотрел многочисленные вопросы, касавшиеся восстановления разрушенной войной страны. В числе его решений было принятие хозяйственного плана, создание трудовых армий, развитие кооперации. Сталина вновь избрали членом Политбюро и Оргбюро ЦК РКП(б).
Тянувшаяся с августа 1914 года война обескровила не только человеческие, но и экономические ресурсы. Страна жаждала долгожданного мира, и среди первостепенных задач, требующих немедленного разрешения, стоял вопрос о топливе. С докладом о положении в угольной промышленности Донбасса в середине апреля Сталин выступил на заседании Совета труда и обороны.
План Сталина по проведению основной кампании в Гражданской войне против белых завершился успешной реализацией. Деникинцы были разгромлены, их войска, разбитые в боях и разложившиеся от дезертирства, откатывались в Крым. 4 апреля Деникин ушел в отставку. Однако Гражданская война продолжалась.
Следующей надеждой внутренних и внешних врагов Советской власти стал барон Врангель. В его штабе были представлены спецы Англии, Франции, США и Японии. Отступившие и дезорганизованные силы Деникина вливались в армию очередного лидера Белого движения.
Значительной передышки Советская власть не получила. Но новый удар последовал не с юга. 25 апреля 1920 года наступление на Украину начала 65-тысячная Польская армия. Она шла совместно с войсками Петлюры. Этим антисоветским силам противостояли 12-я и 14-я советские армии, насчитывающие всего 20 тысяч штыков и сабель. Одновременно 79 тысяч польских легионеров начали наступление на Белоруссию.
Заносчивая польская шляхта имела основания для уверенности в успехе вторжения. К весне 1920 года Польша имела 200-тысячную, хорошо вооруженную странами Запада армию. Только Франция предоставила в ее распоряжение 1494 орудия, 350 самолетов, 2500 пулеметов, 327 тысяч винтовок. Боевой подготовкой легионеров занимались французские инструкторы. Даже план наступления на Россию разрабатывался под руководством французского маршала Фоша и при непосредственном участии главы французской миссии в Варшаве генерала Анри.
В этот период вся Красная Армия состояла из 500 тысяч человек, разбросанных на фронтах от Амура до Финского залива. 26 апреля польско-петлюровские националисты заняли Коростень и Житомир, 27-го числа оккупировали Казатин, а 6 мая захватили Киев.
Для Сталина это наступление не стало неожиданностью. Еще 26 февраля командование Юго-Западного фронта - Сталин и Егоров - представило доклад, в котором отмечалось: «С поляками, безусловно, придется драться... Полагаем, что при будущих действиях против поляков нельзя ограничиться главным ударом на участке Западного фронта, а необходимо его поддержать со стороны Юго-Западного фронта в направлении Ровно - Брест».
Поэтому еще в марте Реввоенсовет Республики принял решение о переброске Конной армии Буденного на Западный фронт. Вначале эта переброска планировалась по железной дороге. По мнению Буденного и Ворошилова, передислокация огромной многотысячной кавалерийской армии могла занять несколько месяцев, затруднив боевую подготовку бойцов. Руководители конармейцев предложили совершить рейд походным порядком.
Однако главком Каменев, начштаба Лебедев и начальник оперативного управления Шапошников воспротивились этому предложению. Приехавшие для решения этого вопроса в Москву Буденный и Ворошилов попросили приема у Троцкого. Троцкий их не принял. Он небрежно велел передать через секретаря, что «занят делами IX съезда партии».
Тогда командиры Конной армии обратились к Сталину. Выслушав жалобу, он пригласил их на съезд, где организовал встречу с Лениным. Они обосновывали свою настойчивость, в частности, тем, что во время рейда молодые конники получат практику верховой езды, а командиры упрочат навыки взаимодействия в составе соединений.
Ленин оценил эти рациональные соображения и попросил Сталина передать главкому, что «он согласен с мнением командования Конной армии». С правого берега Кубани кавалерийские дивизии двинулись на Украину 11 апреля. Совершив беспрецедентный в современной истории тысячекилометровый рейд, к 25 мая армия сосредоточилась в районе Умани. Уже 27-го числа конники Буденного пошли в бой...
Это произойдет позже, а через два дня после начала наступления белополяков, 28 апреля, Политбюро рассмотрело план операции по отражению польско-петлюровского вторжения. Было принято решение: перебросить «все возможное» с кавказского направления и отправить на польский фронт. На этом заседании со Сталина были сняты обязанности члена РВС Юго-Западного фронта и поручен ему общий контроль за действиями Кавказского и Юго-Западного фронтов.
В практических условиях исполнение решения Политбюро об усилении войск на польском направлении было затруднено острой нехваткой вооружения и обмундирования, а развал транспорта тормозил переброску армейских частей. «Выход» из этого положения Совет труда и обороны (СТО) нашел в том, что в дополнение к прежним обязанностям 10 мая Сталина назначили председателем комиссии по снабжению армии патронами, винтовками, пулеметами и налаживанию работы патронных и оружейных заводов.
Одновременно он был назначен председателем комиссии по снабжению Западного фронта одеждой. Его снова обязали принимать неотложные меры. Впрочем, он быстро разобрался в ситуации. Перечень мер для незамедлительного решения он представил в двух докладах на заседании СТО.
Но и в этот раз ему не дали довести дело до логического конца. И, как это уже случалось неоднократно, организационные, политические и хозяйственные вопросы он снова вынужден сменить на военные. Похоже, стало уже утвердившейся традицией, что всякий раз, когда на фронте складывалось критическое положение, на катастрофический участок направлялся Сталин...
Так произошло и в этот момент. 18 мая решением Центрального комитета его утвердили членом РВС Юго-Западного фронта. Это было четвертое назначение за прошедший месяц; одновременно его ввели в состав РВС Республики.
Сталин покинул Москву 26 мая. На следующий день он был в Харькове. Здесь размещался штаб фронта. Разобравшись в ситуации, он выехал в Кременчуг - ближе к наступавшим войскам.
Юго-Западный фронт представлял собой странный симбиоз. Его южное, левое крыло противостояло войскам пока еще сидевшего в Крыму Врангеля, а правое держало линию Советско-польского фронта, протянувшегося через всю Украину. В перспективе такое построение обороны обещало бои на два фронта; причем самостоятельными противниками, что, конечно, являлось грубым просчетом Реввоенсовета Республики.
Прибыв на крымский участок, уже 29 мая Сталин сообщил Ленину о мерах, принятых им для отпора войскам белых, угрожавшим со стороны Крыма. 31 мая он подписал директиву об обороне Одессы. Еще до его приезда на южный участок, на другом крыле Юго-Западного фронта, в районе Умани сосредоточилась Конная армия Буденного. Совершив с 11 апреля по 25 мая невиданный тысячеверстный марш с правого берега Кубани на Украину, уже через день конармейцы вступили в бой с поляками. Днем раньше начала наступление 14-я армия фастовской группы красных.
Он объективно оценил ситуацию и поставил вопрос об усилении фронта, но Ленин не мог ему помочь. Направив 2 июня телеграмму в Кременчуг с пометкой «Вручить только лично Сталину для личного расшифровывания», Ленин признается: «На Западном фронте положение оказалось хуже, чем думали Тухачевский и главком, поэтому надо просимые дивизии отдать туда, а с Кавказского фронта взять больше нельзя, ибо там восстания и положение архитревожное...»
Сообщив об опасном положении на Западном фронте, в конце шифровки Ленин отметил: «Вы, конечно, помните, что наступление на Крым приостановлено впредь до нового решения Политбюро».
Суть проблемы, о которой идет речь в шифровке Ленина, состояла в том, что войска Юго-Западного фронта, противостоявшие левым крылом сидевшему в Крыму Врангелю, своим правым крылом, на польском участке, соприкасались с Западным фронтом красных. В командование его войсками еще 29 апреля в Смоленске заступил Тухачевский. Предложенный Тухачевским план разгрома поляков утвердили в Москве накануне, 28-го числа.
Осуществляя свой план, новый командующий 14 мая начал наступление на Свенцяны, Молодечно и Борисов, заняв эти города. Видимо, за этот успех 28-летнего бывшего подпоручика, - во время службы в царской армии не командовавшего даже ротой и, уж конечно, не кончавшего «академии», - в разгар операции, 22 мая, наряду с С.С. Каменевым и А.И. Егоровым, причислили к Генеральному штабу.
Однако триумф Тухачевского продолжался недолго. Дело в том, что резервов у командарма-«вундеркинда» не было. Впрочем, это не являлось случайностью. Их и не могло быть. Свое кредо в отношении ведения войны Тухачевский изложил еще 24 декабря 1919 года, прочтя в Академии Генерального штаба программную лекцию: «Стратегия национальная и классовая».
«Стратегические резервы, - самоуверенно провозглашал в ней подпоручик, - польза которых всегда была сомнительна (курсивы мои. - К. Р.), в нашей войне и вовсе не применимы... Фронты армий громадны. Пути сообщений в полной разрухе. Вместе с тем операции развиваются со стремительной быстротой. Все это делает употребление стратегических резервов с целью нанесения противнику удара в решительный момент совершенно излишним и вредным самоослаблением».
Не нужно заканчивать академию, чтобы понять очевидную бредовость такого утверждения. Это рассуждения дилетанта, не понявшего азов военного искусства. И поляки уже вскоре преподнесли «гениальному» полководцу вразумляющий урок.
Когда в ответ на удар Тухачевского 30 мая поляки предприняли контрнаступление, они не только отбросили его войска назад. Поляки создали угрозу полного разгрома его фронта. Не имевший резервов и не умевший организовать оборону Тухачевский ничего не мог предпринять. Его войска бессильно отступали. Только 15-я армия Корка из последних сил цеплялась за плацдарм в районе Полоцка. Убедительное поражение должно было излечить молодого командарма от самоуверенности и беспечности, но, как показали дальнейшие события, этот горький урок не пошел впрок.
От полного разгрома Тухачевского спасли лишь действия Сталина. Казалось бы, получив отказ Ленина в пополнении сил Юго-Западного фронта, Сталин мог спокойно выжидать в надежде на лучшие времена. Но, в отличие от самоуверенного «вундеркинда», он не верил в чудеса и трезво оценивал обстановку. Его понимание военных вопросов представляло собой разительный контраст с верхоглядством бывшего царского подпоручика.
Трезвый реалист, опытный и творческий человек, Сталин искал выход из мышеловки, в которой оказался Юго-Западный фронт, зажатый между белополяками и Врангелем вследствие непродуманной военной политики Реввоенсовета Республики и главкома.
И он сам нашел решение. Уже на следующий день после поступления шифровки Ленина он внес его на рассмотрение ЦК Предложение Сталина гласило: либо установить перемирие с Врангелем и в результате этого снять с Крымского фронта «одну-две дивизии», либо ударом по Врангелю разбить его войска и высвободить силы для борьбы с белополяками.
Опытный политик, умевший заглядывать в перспективу, взвешенно отделявший желаемое от возможного, он предостерегал Кремль от намерения гнаться «за двумя зайцами» сразу. Он предложил Политбюро «принять все меры к тому, чтобы обеспечить перемирие (с Врангелем. - К. Р.) и возможность переброски частей с Крымского фронта, либо, если это не представляется возможным по обстановке, санкционировать наше наступление в целях ликвидации крымского вопроса в военном порядке».
То есть он предлагал разбить Врангеля, а затем разделаться с белополяками. Однако проницательный Ленин не оценил глубины и осмысленного прагматизма предложений Сталина. На телеграмме он написал Троцкому: «Не слишком ли много жертв будет стоить? Уложим тьму наших солдат. Надо десять раз обдумать и примерить. Я предлагаю ответить Сталину «Ваше предложение о наступлении на Крым так серьезно, что мы должны осведомиться и обдумать осторожно. Подождите нашего ответа».
Но у Сталина, знавшего положение дел лучше, чем Кремль, и острее чувствовавшего ситуацию, не было времени на выжидание. В отличие от членов Политбюро, находившихся в Москве, Сталин реально представлял обстановку, и у него была иная точка зрения на намерения Врангеля, угрожавшего его фронту из Крыма.
Он безошибочно разглядел опасность. И 4 июня на заседании СТО Ленину вручили новую телеграмму из Кременчуга, в которой Сталин сообщал о намерении Врангеля начать наступление. Это было своевременное предупреждение. Однако Ленин вновь не спешил принимать это предложение.
И все-таки предупреждение Сталина встревожило его. Переправляя телеграмму Троцкому, Ленин написал: «Надо сообщить главкому и затребовать его заключение. Пришлите мне, получив его мнение, ваш вывод на заседание Совета обороны или переговорим (если поздно закончится) по телефону».
В ответе Ленину Троцкий ничего не предложил, но не удержался от мелочного колкого замечания, что, обращаясь непосредственно к Ленину, Сталин «нарушает субординацию (подобные сведения должен был бы направить главкому Егоров)».
Подыгрывая этому чиновническому идиотизму с оскорбленным самолюбием, Ленин написал на ответе: «Не без каприза (курсив мой. - К.Р.) здесь, пожалуй. Но обсудить надо спешно. А какие чрезвычайные меры?» (Получается, что под «капризностью», в которой Ленин «обвинит» Сталина в своем известном «Письме съезду», в этот момент он понимал нарушение субординации и иерархического этикета).
Однако после запроса мнения главкома Каменева и обсуждения предупреждения Сталина в ЦК ему ответили отказом Правда, отклонение его предложений было завуалировано указанием, что наступление против Врангеля возможно лишь после тщательной подготовки и с учетом дипломатических обстоятельств. Это была демагогия.
Сталин отреагировал на нерешительность Центра в тот же день. Он продолжал настаивать: «Значит, нужно готовиться... Понятно, что без санкции ЦК ничего не будет принято...».В последней фразе был выпад в адрес Троцкого, очевидно создававшего проволочки для оттягивания решения. Он понимал, что за ответом из Москвы торчали уши «красивого ничтожества».
Но «готовиться» у руководства страны и армии уже не было времени. Сталин своевременно разглядел вероятный разворот событий. Его предупреждение не замедлило сбыться. На следующий день после его телеграммы, 6 июня, войска Врангеля вышли из Крыма. И хотя части 13-й армии сопротивлялись героически и упорно, через два дня белые заняли Мелитополь, а 12 июня красные, оставив Каховку, отошли на правый берег Днепра.
Теперь Юго-Западный фронт оказался перед фатальной необходимостью вести борьбу на два фронта, но Сталин великолепно справился со стоящей перед ним задачей.
Его имя впоследствии никогда не стало бы самым громким в мире, если бы он, подобно его противникам, «блиставшим» фейерверками лишь на трибунах, - подчинялся обстоятельствам. Но для него на первом месте было выполнение дела. А дело состояло в том, что Сталин не бездействовал и не отсиживался в Кременчуге, обмениваясь очередями телеграфных строчек Морзе с Лениным и военным управлением в Москве.
Он ожидал такого оборота событий. Более того, он заранее принял меры. Поэтому его дела складывались блестяще. Переговоры с Москвой шли под аккомпанемент реального пулеметного и артиллерийского огня, но он не стал гнаться за двумя целями. Поставив крымский участок фронта в упорную оборону, он начал с наиболее наглого противника.
Повторим, что от полного разгрома Тухачевского в Белоруссии спас Сталин. Еще 2 июня в Кременчуге Сталин провел переговоры с командованием 1-й Конной армии. Обсудив план ее действий, 3 июня 1920 года он подписал директиву РВС Юго-Западного фронта о разгроме киевской группировки белополяков.
Пока о перспективах крымского участка шел обмен телеграммами с Москвой, вместе с командованием Конной армии Сталин готовил новый удар на польском участке своего фронта. И в те дни, когда поляки погнали войска Тухачевского из Белоруссии, в соответствии с директивой Сталина 1-я Конная армия Буденного начала наступление под Киевом.
Наступление развивалось стремительно. Начав его, 5 июня красная кавалерия прорвала фронт и, опрокидывая хорошо вооруженные польские дивизии, углубилась в тыл противника, сея хаос и панику в его рядах. 7 июня буденовцы взяли Житомир, откуда в панике бежал польский штаб, и город Бердичев.
Конармия, которую заботливо пестовал Сталин, не подвела его. На следующий день (8 июня), разгромив у Белополья кавалерию поляков, конармейцы перерезали пути снабжения киевской группировки польских войск, и те стали поспешно отступать от Днепра. В этот же день Буденный повернул на восток, на Фастов, двинувшись в сторону Киева. Для борьбы с Буденным Пилсудский срочно перебросил с фронта Тухачевского несколько дивизий, но разбить 1-ю Конную полякам не удалось.
Одновременно с буденовцами в наступление перешли 12-я и 14-я армии, и 12 июня Сталин доложил Ленину об освобождении Киева. Польский фронт на Украине стал разваливаться, и красные армии продолжали идти вперед. Это был триумф Сталина
Между тем, пока Сталин громил поляков на правом крыле Юго-Западного фронта, руководство Антанты нанесло удар в тыл фронта красных на его левом крыле. Повторим: угроза врангелевской опасности, о которой Сталин предупреждал Кремль еще накануне развернувшихся событий, нашла свое реальное воплощение. Продолжая наступление, начатое еще в начале июня, Врангель занял Северную Таврию.
Впрочем, обеспокоенное поражениями польских интервентов, руководство Антанты просто не могло не нанести такой удар. Но если стратегически успех белых стал результатом неизлечимой близорукости Председателя Реввоенсовета, то фактически он ярким светом высветил очередной просчет Троцкого. Однако проявивший очевидную недальновидность тщеславный и завистливый Троцкий не хотел признавать своей вины.
Как это уже неоднократно случалось, ответственность за просчеты он снова пытался переложить на чужую голову. На этот раз в причинах неудачных действий против врангелевцев Троцкий обвинил Егорова. Лейба Бронштейн попытался сделать «козлом отпущения» командующего Юго-Западным фронтом. Одновременно это позволяло ему поставить в руководство фронтом своего ставленника.
Не принимая такую игру, Сталин решительно воспротивился очередной интриге «красивого ничтожества». 14 июня 1920 года он телеграфировал: «Москва, ЦК РКП, Троцкому. Решительно возражаю против замены Егорова Уборевичем, который еще не созрел для такого поста, или Корком, который как комфронта не подходит.
Крым проморгали Егоров и главком (Каменев. - К. Р.) вместе, ибо главком был в Харькове за две недели до наступления Врангеля и уехал в Москву, не заметив разложения Крымармии. Если уж так необходимо наказать кого-либо, нужно наказать обоих. Я считаю, что лучшего, чем Егоров, нам сейчас не найти.
Следовало бы заменить главкома (Каменева), который мечется между крайним оптимизмом и крайним пессимизмом, путается в ногах и путает комфронта, не умея делать ничего положительного».
Решительно отвергнув попытку Троцкого найти случайного стрелочника, Сталин отстоял командующего Юго-Западным фронтом. Правда, в телеграмме он не стал прямо называть главного виновника неудач. Это было ясно и без лишние слов.
Троцкий был вынужден проглотить не высказанные в его адрес обвинения. После отступления войск Тухачевского в Белоруссии и очевидного триумфа Сталина на Украине Троцкий ясно осознавал бесперспективность разборки с Егоровым. Он не мог вступать в очередной открытый конфликт с членом ЦК и Реввоенсовета Республики.
Егоров остался на своем месте. Однако положение на Юге действительно было серьезным. Северная Таврия оказалась в руках врангелевцев. Жестокие бои продолжались. Для исправления положения Сталин 24 июня выехал в Синельниково - на крымский участок Юго-Западного фронта. В тот же день свое понимание обстановки он прокомментировал корреспонденту УкрРОСТА.
В Синельникове Сталин находился с 24 июня по 3 июля. С его приездом наступление белых было остановлено. Принятые им на месте меры не дали возможности врангелевцам развить успех. Однако выбить их с занятого плацдарма не удалось. Имевшихся советских войск для проведения успешной операции было недостаточно; для этого требовались дополнительные силы и средства.
Находясь на южном фланге фронта, Сталин составил новый план разгрома Врангеля. С этим планом он выехал в Москву. Здесь при участии Сталина с 7-го по 11 июля прошло совещание у заместителя Председателя Реввоенсовета Республики с главкомом и начальником полевого штаба Лебедевым. Кроме общего плана боевых действий Юго-Западного фронта, на нем обсуждался вопрос о переброске дополнительных резервов на крымский участок.
Список частей, намеченных к передислокации, Сталин передал Ленину 11-го числа. Сразу после совещания. В тот же день, когда в «Правде» была опубликована его беседа с корреспондентом газеты, он выехал обратно в Харьков.
В интервью журналисту он подчеркнул: «Нужно помнить: пока Врангель имеет возможность угрожать нашим тылам, наши фронты будут хромать на обе ноги, наши успехи будут непрочными. Только с ликвидацией Врангеля можно считать нашу победу над польскими панами обеспеченной».
Даже после успешного разгрома белополяков на Украине Сталин снова обращал внимание на стратегическую сложность положения советских фронтов. Он снова говорит об опасности войны на два фронта. Однако этой очевидной для него аксиомы не смогло понять военное и политическое руководство страны. Именно это непонимание позже привело к авантюризму.
Из Харькова 14 июля Сталин отправился на станцию Волноваху, находившуюся на левом фланге Крымского фронта. Уже через день, 16-го числа, по вопросам Азовского флота он выехал в Мариуполь. Знаменательно, что его посещения участков фронта хронологически увязываются с обострениями на них боевой ситуации.
Дважды, 19 и 31 июля, в самый разгар тяжелых боев он приезжает на станцию Лозовая, а с 9 по 14 августа вновь совершает поездку по крымскому участку фронта. Сталин уделял самое серьезное внимание борьбе с Врангелем.
Человек, постоянно находившийся на самых важных фронтах Гражданской войны, он понимал: при выходе из Крыма успеху белых сопутствовало то, что ударной силой Врангеля была кавалерия. Отдельный кавалерийский корпус генерала Барбовича (донцы) и конная группа генерала Бабиева (кубанцы).
В отличие от Троцкого Сталин прекрасно осознавал значимость в маневренной войне кавалерии. Поэтому в тот период одним из важнейших результатов его деятельности стала организация новой конной армии. Для противодействия коннице Врангеля на базе 1-й и 2-й кавалерийских дивизий Думенко, расстрелянного по приказу Троцкого, в июле Сталин организовал 2-ю Конную армию. Ее командиром стал буденновец Ока Городовиков.
Эта армия прошла трудный путь. С лета 1920 года ее дивизии понесли серьезные потери в тяжелых боях. С начала сентября, поеле переформирования, уже под командованием Ф.К. Миронова, 2-я Конная участвовала во всех операциях по разгрому Врангеля. В Северной Таврии и в Крыму, завершив Гражданскую войну на Юге занятием Симферополя.
В летние дни 1920 года Сталин разрывался между двумя фронтами. И, хотя Красной Армии не удалось в июне - июле изгнать врангелевские войска из Северной Таврии, опасность их соединения с поляками была ликвидирована.
Еще до поездки Сталина в Москву, продолжая громить поляков на Украине, 14-я армия Юго-Западного фронта 8 июля заняла Проскуров, а через день освободила Ровно. Успех 1-й Конной под Киевом и продолжавшееся наступление Юго-Западного фронта по освобождению от белополяков западной части Украины создали предпосылки для новой активизации действий уже оправившегося от майского поражения Тухачевского.
Получив серьезное подкрепление, в том числе 3-й конный корпус Гая, 4 июля Западный фронт перешел в наступление. После передислокации части соединений легионеров на Украину польский фронт в Белоруссии теперь был значительно ослаблен. И под нажимом сил Тухачевского он стал быстро отходить. Правда, без серьезных потерь, часто даже не вступая в соприкосновение с советскими войсками.
Это позволило Тухачевскому две трети сил Западного фронта сосредоточить на узком участке в 90 километров. Не встречая особого сопротивления противника, 11 июля его войска заняли Минск. Армии польского Северо-Восточного фронта отступали в беспорядке: «выкидывали публику с вокзалов, грабили и убивали население и поджигали город...» 14-го числа войска Запфронта вошли в Вильно (Вильнюс), а 19-го, форсировав Неман, наступали уже по территории Польши.
Успехи на польском направлении вызвали эйфорию в РВС Республики и ЦК. Под впечатлением поспешного, почти панического отхода поляков многим уже казалось, что теперь путь на Варшаву открыт. Взятие Варшавы как «пролог к мировой революции» грезилось и бывшему подпоручику - командарму Запфронта.
Перед началом этого не встречавшего отпора наступления Тухачевский издал известный приказ, призывавший устремить «взоры на Запад». «На Западе, - писал он, - решаются судьбы мировой революции. Через труп белой Польши лежит путь к мировому пожару. На штыках понесем счастье и мир трудящемуся человечеству. На Запад! .-Варшаву - марш!»
Радужные перспективы польской, германской и мировой революции в «Походе за Вислу» рисовались не только протеже Троцкого - Тухачевскому. Их разделяли многие. В историографии редко упоминается о том, что в этот период всеобщего торжества и упоения триумфом побед Сталин предостерегал от состояния эйфории в войне с Польшей. Человек, никогда не терявший трезвости ума, он оставался реалистом и в часы поражений и в дни побед.
Но что было особо важно в межнациональной войне, он очень остро чувствовал и понимал психологические оттенки взаимоотношений и интересы населения разных национальностей. И его прогнозы всегда были политически безошибочны. Причем они исходили из особенностей ситуации. Еще за день до отъезда на Юго-Западный фронт в своей статье «Новый поход Антанты в Россию», опубликованной 25-26 мая «Правдой», Сталин указал на ненадежность тыла польских белооккупантов, предпринявших интервенцию.
«Выдвигаясь за пределы Польши, - отмечал он, - и углубляясь в прилегающие к Польше районы, польские войска удаляются от своего национального тыла, ослабляют связь с ним, попадают в чужую им и большей частью враждебную среду. Хуже того, враждебность эта усугубляется тем обстоятельством, что громадное большинство населения Польши... состоит из непольских крестьян, терпящих гнет польских помещиков... Этим, собственно, и объясняется, что лозунг советских войск «Долой польских панов!» находит мощный отклик... крестьяне... встречают советские войска как освободителей от помещичьего ярма... восстают при первом удобном случае, нанося польским войскам удар с тыла».
Он с самого начала не скрывал своих скептических взглядов в отношении ведения войны на территории Польши. «Ни одна армия вмире, - указывал Сталин, - не может победить (речь идет, конечно, о длительной и прочной победе) без устойчивого тыла. Тыл для фронта - первое дело, ибо он, и только он, питает фронт не только всеми видами довольствия, но и людьми - бойцами, настроениями, идеями. Неустойчивый, а еще более враждебный тыл обязательно превращает в неустойчивую и рыхлую массу самую лучшую, самую сплоченную армию...»
Но сделав такие выводы, Сталин предупреждает, что в случае вторжения советских войск на территорию Польши - ситуация изменится на диаметрально противоположную. «Тыл польских войск, - пишет он, - в этом отношении значительно отличается от тыла Колчака и Деникина к большей выгоде для Польши, тыл польских войск является однородным и национально спаянным. Отсюда его единство и стойкость.
Его преобладающее настроение - «чувство отчизны» - передается по многочисленным нитям польскому фронту, создавая в частях национальную спайку и твердость. Отсюда стойкость польской армии. Конечно, тыл Польши неоднороден... в классовом отношении, но классовые конфликты еще не достигли такой силы, чтобы прорвать чувство национального единства... Если бы польские войска действовали в районе собственно Польши, с ними, без сомнения, трудно было бы бороться».
Практически уже в начале новой Советско-польской войны, еще до побед под Киевом и Минском, еще до Варшавской катастрофы, он пророчески указал на политические и моральные факторы, которые и определят дальнейшее развитие событий. Это были серьезные и важные предупреждения.
Однако у коллег Иосифа Сталина по Политбюро имелась другая точка зрения. Троцкий писал, «что война... закончится рабочей революцией в Польше, в этом нет и не может быть сомнения, но в то же время нет никаких оснований полагать, что война начнется с такой революции...».
То есть Троцкий, с его умом международного авантюриста, предполагает принести такую революцию в Польшу на остриях красноармейских штыков. Впрочем, сама Польша представлялась Троцкому лишь запалом революции в Европе: Германия, Австро-Венгрия, Франция, а там, глядишь, - и мировая революция. Иллюзии Троцкого разделял и Ленин. В речи на VI Всероссийском Чрезвычайном съезде, в ноябре 1918 года, он говорил: «Мы подходим к последней, решительной битве, не за русскую, а за международную социалистическую революцию!»
Таким образом, на заключительном этапе Гражданской войны тактико-стратегическая оценка Сталиным положения не совпадала ни с позицией Ленина, ни тем более Троцкого. Среди когорты лидеров Октября он был одним из немногих, если не единственным, кто не поддался всеобщему заблуждению, гипнотической завороженности мечтой о мировой революции.
Не рассчитывал и на легкую победу в войне с поляками. Когда под впечатлением убедительных успехов Юго-Западного фронта на Украине в правительственных и военных кругах возникло мнение о скором разгроме Польши, он осудил эти иллюзии.
Сталин скрупулезно взвешивал шансы и возможности противостоявших государств. Он здраво оценивал состояние сил противника. В интервью корреспонденту УкрРОСТА, данном 24 июня в Харькове, он сказал: «Не надо забывать, что у поляков имеются резервы, которые уже подтянуты к Новгород-Волынскому и действия которых, несомненно, скажутся на днях». Вместе с тем он учитывал как собственные возможности Польши, так и ее поддержку западными державами. Он предупреждает: «Мы воюем не только с поляками, но и со всей Антантой, мобилизовавшей все черные силы Германии, Австрии, Румынии, снабжающей поляков всеми видами довольствия».
Он не утратил трезвости суждений и оценок позже, когда в результате успешного продвижения войск Западного фронта 11 июля был занят Минск. Давая в этот же день интервью корреспонденту «Правды», утверждение о том, что «с поляками в основе уже покончено» и остается лишь совершить «марш на Варшаву», он вновь расценил как «недостойное бахвальство».
Он отмечает: «Я не буду доказывать, что это бахвальство и это самодовольство совершенно не соответствуют ни политике Советского правительства, ни состоянию сил противника на фронте».
Казалось бы, все ясно. Сталин решительно и даже без комментариев отверг план наступления на Варшаву. Более того, по его мнению, «марш на Варшаву» не отвечал «политике Советского правительства». Человек, обладавший политической и государственной ответственностью, он никогда не делал опрометчивых заявлений.
Он знал, о чем говорит. Именно в этот день, 11 июля, в Москву поступила нота Великобритании за подписью министра иностранных дел Джорджа Керзона. Она предлагала заключение перемирия в польско-советской войне и признание в качестве восточной границы с Польшей линии, выработанной в конце 1919 года Верховным советом Антанты. Знаменательно, что как раз этот рубеж, известный под названием «линия Керзона», и стал после Второй мировой войны границей Польши с Украиной и Белоруссией.
Однако откровенные предупреждения Сталина не были услышаны. Их не хотели слышать. Но когда последовавшие события полностью подтвердили правоту его точки зрения и оценок, о них мало кто вспомнил. О них долгое время «не вспоминали» и историки. Между тем оценки и прогнозы Сталина уже вскоре стали сбываться с неумолимой последовательностью.
Впрочем, свой авантюристический характер война получила не сразу. События стали приобретать опасный уклон 16 июля. Когда ЦК РКП(б) признал необходимым продолжать наступление, пока Польша сама не обратится с просьбой о перемирии. На следующий день нарком иностранных дел Чичерин ответной нотой известил правительство Великобритании, что Советская Россия готова к миру, но посредничество Лондона неприемлемо: поскольку он не может считаться нейтральным в советско-польском конфликте.
Но и этот шаг еще не предвещал катастрофу. В грех авантюры с «маршем на Варшаву» ввел правительство и Реввоенсовет Республики молодой «петушок» - Тухачевский. После того как, не встречая серьезного сопротивления поляков, 15 июля войска Западного фронта заняли Молодечно, Тухачевский продолжал наступать дальше. Опьяненный победой 27-летний подпоручик уже примерял на себя шляпу «красного Наполеона». И, предвкушая мировую славу, Тухачевский предложил главкому Каменеву план по захвату польской столицы.
Позже Буденный вспоминал: «Из оперативных сводок Западного фронта мы видели, что польские войска, отступая, не несут больших потерь. Создавалось впечатление, что перед армиями Западного фронта противник отходит, сохраняя силы для решающего сражения... Мне думается, что на Тухачевского в значительной степени влиял чрезмерный оптимизм члена РВС Западного фронта Смилги и начальника штаба Шварца. Первый из них убеждал, что участь Варшавы уже предрешена, а второй представлял... главкому... ошибочные сведения о превосходстве сил Западного фронта над противником в два раза».
Трудно сказать, правомерно ли такое предположение Буденного? Кстати, начальник штаба у Тухачевского был не случайным человеком в армии. Бывший полковник российского Генерального штаба Шварц имел чин и образование повыше, и опыта побольше, чем командующий фронтом.
Но, как бы то ни было, а предложение о захвате Варшавы исходило непосредственно от самого Тухачевского. Он не сомневался в успехе операции. И когда 19 июля части Запфронта вошли в Барановичи, а конный корпус Гая занял Гродно, на осуществление предложения «подпоручика» решился и главком С.С. Каменев.
В тот же день главком отдал Западному фронту директиву: овладеть Варшавой к 12 августа. Конечно, такое решение не могло быть принято без участия Председателя Реввоенсовета Республики. Но дело не в том, что Троцкий желал увенчать лаврами своего выдвиженца. Он тоже хотел увековечить прежде всего самого себя.
В психологическом плане на наркомвоенмора повлияло то, что в этот момент, с 19 июля в Москве начал работу II конгресс Коминтерна. Троцкий считал, что овладение Варшавой стало бы непререкаемым доказательством его военного таланта и способствовало бы укреплению его авторитета как «революционного» стратега и лидера в глазах международной социал-демократии. Более того, такой триумф обещал ему славу вождя «мировой революции».
Впрочем, позже Троцкий сам пояснил, какие причины побудили его к варшавской авантюре. «Мы вернули Киев, - признавал он. - Начались наши успехи. (Это Троцкий беззастенчиво перетягивает на себя успехи Сталина. - К. Р.) Поляки откатывались с такой быстротой, на которую я не рассчитывал...»
Правда, Лейба Бронштейн был вынужден «осторожно» признать задним числом: «Но на нашей стороне вместе с первыми успехами обнаружилась переоценка открывающихся перед нами возможностей. Стало складываться и крепчать настроение в пользу того, чтоб войну, которая началась как освободительная, превратить в наступательную революционную войну. Принципиально я, разумеется, не мог иметь никаких доводов против этого».
Конечно, Троцкий хитрит. Именно по настоянию его и Тухачевского Реввоенсовет Республики решил провести Варшавскую операцию и «принести на штыках революцию в Европу». Сомнениями в собственной дальновидности Троцкий не страдал, и он убедил Ленина в осуществимости своих военных планов. Впрочем, еще 20 июля председатель Реввоенсовета Троцкий и главком Каменев дали указание Юго-Западному и Западному фронтам наступать на Варшаву по сходящимся направлениям. И «процесс пошел».
Как отмечено выше, Сталин такого заблуждения не разделял. Он оказался прав и указывая на внутренние резервы Польши. Это подтвердилось вскоре. Когда Красная Армия вступила на территорию противника, правительством Польши была объявлена мобилизация, давшая 573 тысячи солдат и 160 тысяч добровольцев. Но власти страны пошли дальше. Они предприняли политические контрмеры от революции. Еще в середине июля был обнародован закон об ограничении помещичьих имений и льготах крестьянским хозяйствам. А 24 июля в Варшаве при участии социал-демократов было сформировано «рабоче-крестьянское» правительство Витоса-Дашинского.
Сталин не ошибся и в прогнозе о поддержке Польши Западом. Уже 21 июля премьер-министр Великобритании Ллойд Джордж без обиняков заявил, что «Франция и Англия могут предоставить все необходимое для организации польских сил».
И все-таки, являясь противником «марша на Варшаву», Сталин не мог не считаться с возможностью убедительного разгрома поляков, но его целью стала не Варшава. Учитывая успешное развитие боевых действий на Украине, Реввоенсовет Юго-Западного фронта 21 июля направил главкому телеграмму с предложением перенести направление главного удара своих частей с Люблина на Львов. То есть Сталин совершенно не намеревался брать Варшаву.
Он предлагал нанести удар под южный предел Польши. Свое стратегическое решение Сталин, Егоров, Берзин обосновывали тем, что «поляки оказывают весьма упорное сопротивление на львовском направлении», а «положение с Румынией остается неопределенно-напряженным». В стратегическом отношении выбор такого направления был оптимальным. Он отрезал поляков от нефтяного бассейна Дрогобыча; в последующем создавал угрозу Кракову, а затем грозил взятием Лодзи, заставляя поляков практически вести войну на два фронта.
Главком Каменев оценил достоинства этого предложения и 23 июля утвердил план РВС Югзапфронта. Видимо, в этом решении сыграло роль и то, что, днем раньше, 22-го числа, с предложением Москве о перемирии обратились правительство Польши и ее Генеральный штаб.
Впрочем, своего негативного отношения к «маршу на Варшаву» Сталин не скрывал никогда. Он заявил об этом публично еще 20 июня, когда, вернувшись с фронта в Харьков, через три дня он дал интервью корреспонденту УкрРОСТА.
Рассказав о прорыве фронта белополяков под Киевом и успешном наступлении Юго-Западного фронта, он указал: «Впереди еще будут бои жестокие. Поэтому я считаю неуместным то бахвальство и вредное для дела самодовольство, которое сказалось у некоторых товарищей: одни из них не довольствуются успехами на фронте и кричат о «марше на Варшаву», другие, не довольствуясь обороной нашей Республики от вражеского нападения, горделиво заявляют, что они могут помириться лишь на «красной советской Варшаве».
Между тем на северном крыле Советско-польского фронта поляки продолжали почти панически отходить, и к концу августа войска Западного фронта вошли в Брест-Литовск. Как показали дальнейшие события, удовлетворившись этим достижением, Красная Армия избежала бы позора поражения.
Но Тухачевский не был способен трезво взвесить обстановку. Он жаждал славы, и ему казалось, что лавровый венок победителя уже готов опуститься на его голову. Он не видел в польской армии серьезного противника. Даже позже Тухачевский утверждал, что польские «войсковые части потеряли всякую боевую устойчивость. Польские тылы кишели дезертирами. Все бежали назад, не выдерживали ни малейшего серьезного боя...».
Отсюда он сделал поспешный вывод: «При том потрясении, которому подверглась польская армия, мы имели право и должны были продолжать наступление. Задача была трудная, смелая, сложная, но робкими не решаются мировые вопросы (курсив мой. - К. Р.)». То есть он знал, что делал. На что шел. Считая себя способным ни более ни менее как решать «мировые вопросы», Тухачевский настаивал на взятии Варшавы.
Однако 2 августа, когда Политбюро собралось в Москве на заседание, чтобы рассмотреть дальнейшие военные перспективы Республики, еще не всем было ясно: что поставить во главу угла? Врангеля? Или белополяков?
Сталин на этом совещании не присутствовал. Накануне, 31 августа, в тот день, когда войска Тухачевского вышли к Бугу, он снова приехал на крымский участок Юго-Западного фронта, в Лозовое.
Впрочем, всем участникам совещания его позиция была известна. Он давно и настоятельно добивался объединения операции на польском участке фронта под единым руководством, а борьбу с Врангелем, имевшую, по его мнению, первостепенное значение, предлагал выделить в самостоятельную кампанию.
Стратегически план Сталина был беспроигрышным. Для обеспечения решающей победы на первое место он ставил разгром белых на Юге. Свою позицию он определил четко, без недоговорок: «Только с ликвидацией Врангеля можно считать нашу победу над польскими панами обеспеченной».
Но славы и лавров за экспорт мировой революции жаждал не только «зеленый» командарм-подпоручик. Председатель РВС
Троцкий (тоже стремившийся решать «мировые вопросы») поддержал предложение Тухачевского.
Причем оборотистый и хитроумный Троцкий перехватил идею Сталина о разделении фронтов. Польская часть Юго-Западного фронта передавалась Западному. Однако по настоянию Троцкого все было сделано по принципу - наоборот. Главной задачей совещание определяло не разгром сил белых, а захват польской столицы. Ленин, Каменев и Крестинский согласились с Лейбой Бронштейном
Теперь все переворачивалось с ног на голову Предложение Сталина о первоочередном разгроме Врангеля отвергалось, а советский фронт против белых на Юге превращался во второстепенный, не имевший ближайших перспектив.
Политическую тонкость этой интриги составляло то, что, украв у Сталина идею реорганизации польского фронта, самого ее автора с подачи Троцкого Политбюро задвигало в тень. Так, беззастенчиво передернув карты, Троцкий намеревался сорвать банк в свою пользу.
Обратим внимание: уже в который раз в ходе этой войны, после того как Сталин создал условия и предпосылки для разгрома противника, ему не давали возможности завершить боевые действия убедительной победой. Славу «победителя» перехватывали Троцкий и его клевреты.
Конечно, отстранение Сталина, практически обеспечившего перелом в борьбе с поляками, от участия в предстоявшей операции выглядело по меньшей мере непорядочно. Это осознавали все. Неприятную миссию сообщения этого ущемлявшего самолюбие соратника решения взял на себя Ленин.
В тот же день, 2 августа, он дипломатично телеграфировал Сталину: «Только что провели в Политбюро разделение фронтов, чтобы Вы исключительно занимались Врангелем В связи с восстанием, особенно на Кубани, а затем и в Сибири, опасность Врангеля становится громадной, и внутри Цека растет стремление тотчас заключить мир с буржуазной Польшей. Я Вас прошу очень внимательно обсудить положение с Врангелем и дать Ваше заключение. С главкомом я условился, что он даст Вам больше патронов, подкреплений и аэропланов...»
Конечно, стремясь подсластить неприятную «пилюлю», Ленин лукавил. Еще полмесяца назад Советское правительство отвергло предложение Великобритании о мирных переговорах России и
Польши. Сталин не мог не понять, что его тактично отстраняли от руководства действиями на западном направлении. За дипломатией Ленина маячила назойливая тень Троцкого.
И у Сталина не могло быть сомнений в отношении внутреннего смысла этих маневров. Ему предлагали «таскать каштаны из огня» для упрочения славы «красивого ничтожества». Но он воспринял сообщение спокойно, почти равнодушно. Между тем решение Политбюро состоялось в тот период, когда войска Юго-Западного фронта, в том числе 1-я Конная армия, подошедшая к Львову, уже вели упорные бои за город.
В ответе Ленину он констатировал: «Жестокие бои продолжаются с возрастающей силой, должно быть, сегодня потеряем Александровск. Вашу записку о разделении фронтов получил, не следовало бы Политбюро заниматься пустяками».
Но, не желая вступать в выяснение отношений, по существу он подал в отставку «Я могу работать на фронте еще максимум две недели, нужен отдых, поищите заместителя. Обещаниям главкома не верю ни на минуту, он своими обещаниями только подводит. Что касается настроения ЦК в пользу мира с Польшей, нельзя не заметить, что наша дипломатия иногда очень удачно срывает результаты наших военных успехов».
Очевидно, Сталин все-таки не смог сдержать эмоций. И его можно понять. Он проделал огромную работу, переломил ход войны в пользу Советской Республики, и теперь, когда благодаря его действиям Польская армия терпела поражение, его задвигали на второй план. Конечно, он был не лишен здравого честолюбия. Очевидное пренебрежение оскорбило его. Ленин тоже осознавал двуличие ситуации. И, ощущая неловкость от того, что пошел на поводу у Троцкого, он сделал вид, что ему не ясны причины недовольства Сталина
«Не совсем понимаю, - запрашивает он 3 августа, - почему Вы недовольны разделением фронтов. Сообщите Ваши мотивы. Мне казалось, что это необходимо, раз опасность Врангеля возрастает. Насчет заместителя сообщите Ваше мнение о кандидате. Также прошу сообщить, с какими обещаниями опаздывает главком. Наша дипломатия подчинена Цека и никогда не сорвет наших успехов, если опасность Врангеля не вызовет колебаний внутри Цека...»
Ленин чувствовал свою неправоту по отношению к Сталину, но заманчивость замысла Троцкого уже очаровала его - цели мировой революции выше психологической щепетильности. Пытаясь
сгладить возникшую неловкость, он задает риторические вопросы, на которые не требуется ответа. И соглашается на «отставку» Сталина.
На следующий день уже успевший «остыть» Сталин не стал обострять конфликт и ответил лишь по существу самой реорганизации. Его соображения взвешены и рациональны. Он предложил сохранить имущество и аппарат Юго-Западного фронта за новым Южным фронтом и указал, что передаваемые 1-я Конная и 12-я армии должны «обслуживаться штабом Западного фронта в их нынешнем виде».
В телеграмме Сталин подчеркнул, что такая комбинация «дала бы возможность объединить все антипольские армии в единый Запфронт, чего я и добивался ранее...».
Однако следует обратить внимание и на то, что при этом речь совершенно не идет о посылке Первой Конной на Варшаву. Впрочем, вопрос о кавалерии Буденного в этот период и не мог стоять так; конница уже участвовала в тяжелых в боях с белополяками на львовском участке фронта.
Однако Ленин не хотел, чтобы у Сталина сохранилось мнение, будто глава партии пошел на поводу у Троцкого. Очередная телеграмма из Кремля ушла в Лозовую 4 августа. «Завтра, - сообщал Ленин, - в шесть утра назначен Пленум ЦК. Постарайтесь до тех пор прислать Ваше заключение о характере заминок у Буденного и на фронте Врангеля, а равно и о наших военных перспективах на обоих фронтах. От Вашего заключения могут зависеть важнейшие политические решения».
Ленин недоговаривал. Более того, он не известил Сталина о том, что на Пленуме будет решаться вопрос о приоритете наступления на Варшаву, а упоминание о «заминках у Буденного» звучало почти как упрек.
Сталин почувствовал эту недоговоренность. Отвечая в тот же день, он довольно сухо заметил: «... Я не знаю, для чего, собственно, Вам нужно мое мнение, поэтому я не в состоянии передать Вам требуемого заключения и ограничусь сообщением голых фактов без освещения».
Впрочем, ограничась «ворчливой» репликой, он кратко, с присущей ему взвешенностью, изложил суть проблем: «Заминка Буденного временная, противник бросил на Буденного литовскую, луцкую и галицкую группы в целях спасения Львова. Буденный
уверяет, что разобьет противника (он уже взял большое количество пленных), но Львов будет взят, очевидно, с некоторым опозданием.
Словом, заминка Буденного не означает перелома в пользу противника Что касается Врангеля, мы теперь, хотя и слабы по причинам, изложенным выше, но все же сдерживаем противника; не позднее как через неделю мы пустим в ход 30 тыс. свежих штыков...»
Из этого, чуть нервного обмена телеграммами между двумя членами ЦК совершенно очевидно, что именно Сталин предложил передать 1-ю Конную Армию и 12-ю армию в подчинение штаба Западного фронта Но речь шла только о действиях под Львовом и никоим образом не касалась вопроса о направлении этих частей к Варшаве.
Конечно, в этот момент Сталин не мог знать планов польского руководства, но обратим внимание, что он своевременно и правильно оценил тактику Пилсудского. И практически разгадал намерения противника. Поляки не отказывались от продолжения борьбы на львовском участке фронта.
Поясняя свои действия, позже Пилсудский писал: «Моим стратегическим замыслом было: 1) Северный фронт (стоявший против сил Тухачевского. - К. Р.) должен только выиграть время; 2) в стране провести энергичную подготовку резервов - я направлял их на Буг, без ввязывания в бои Северного фронта; 3) покончить с Буденным и перебросить с Юга крупные силы для контрнаступления, которое я планировал в районе Бреста Этого основного замысла я придерживался до самого конца».
Подчеркнем, что речь идет о разгроме Буденного под Львовом, а не в предместье Варшавы. Однако в Кремле строили иные планы. Утром 5 августа Пленум ЦК рассмотрел вопрос о перспективах войны. Накануне Ленин запросил мнение военных. Ответ Реввоенсовета (читай: Троцкого) был категоричным и оптимистическим: «16 августа Красная Армия будет в Варшаве».
Поэтому на Пленуме вместо трезвой оценки военной ситуации и политической обстановки в Польше Троцкий изощрялся в ораторских экспромтах о «мировой революции». И хотя в отношении действий на львовском и врангелевском участках фронта было принято решение: «Утвердить предложенный тов. Сталиным вариант, принимаемый РВСР», но основным стало решение о наступлении на Варшаву.
Между тем, выполняя директивы Пилсудского, польские легионеры принимали все меры, чтобы «покончить с Буденным». И еще накануне того дня, когда Пленум ЦК одобрил предложенную Троцким операцию по захвату Варшавы, ситуация на львовском направлении резко изменилась.
5 августа Сталин получил информацию об упорном сопротивлении поляков у Бродов, где 1-я Конная армия не сумела добиться успеха. Армия требовала передышки. О необходимости предоставить ей отдых и пополнение Сталин немедленно телеграфировал в Москву.
«В связи с этим, - сообщил он, - Буденный со вчерашнего дня перешел от наступления к обороне, причем на занятие Львова в ближайшие дни нельзя рассчитывать». Как выяснилось позже, в действительности из боев «на отдых» армия смогла отозвать лишь две дивизии из четырех.
Но обратим внимание на еще один существенный факт, который по странной «легкомысленности» выпал из поля зрения историков. Дело в том, что, ведя переговоры с Лениным и Реввоенсоветом, Сталин находился на Юге страны - на Врангелевском фронте. То есть за сотни километров от Львова. Его связь с Буденным держалась лишь «на проводах». В условиях того времени это уже само по себе создавало определенные сложности для координации действий 1-й Конной.
Поскольку впоследствии в адрес Сталина бросались ничем не обоснованные упреки, будто бы безумный «марш на Варшаву» провалился чуть ли не по его вине, эти детали существенны. Конечно, Сталин не причастен к последовавшим событиям. У истоков краха варшавской авантюры стояли другие фигуры.
Приняв 2 августа решение о разделении фронтов на Южный, противостоявший Врангелю, и Западный - польский, Политбюро и Реввоенсовет коренным образом меняли логику управления войсками. Теперь командующему Западным фронтом Тухачевскому вменялось в обязанность руководить как операциями под Львовом, так и частями, предназначенными для наступления на Варшаву. В этом и состоял главный смысл реорганизации - передать операции на Советско-польском фронте в одни руки.
Логическим выводом из принятого решения соответственно являлось осуществление Тухачевским руководства действиями 1-й Конармии, 12-й и 14-й армий, сражавшихся под Львовом. Однако командующий фронтом не спешил взваливать на себя управление войсками своего участка фронта под Львовом. Впрочем, похоже, что для этого были и объективные затруднения.
Позже Тухачевский объяснял это тем, что «... болотистое Полесье не позволяло непосредственного взаимодействия Западного... и Юго-Западного (участков Западного. - К. Р.) фронта... Когда... мы попробовали осуществить это объединение, то оказалось, что оно почти невыполнимо: в силу полного отсутствия средств связи Западный... (участок. - К. Р.) не мог установить последней с Юго-Западным. Мы... могли эту задачу выполнить не скоро, не ранее 13- 14 августа...».
Говоря иначе: просто было на бумаге, да забыли про овраги. Осознав это, в переписке с главкомом 8 августа Тухачевский предложил «временно осуществить управление» армиями его южного участка Западного фронта «через оперативный пункт, созданный силами и средствами штаба (бывшего) Юго-Западного фронта».
Конечно, Егоров и Сталин возразили против такого легкомысленного решения. Они не могли дробить свой штаб, руководивший боевыми действиями против Врангеля. И, естественно, требовали, что оперативный пункт должен создаваться силами самого руководства Западного фронта. «Всякое другое решение вопроса, - телеграфировали они, - считаем вредным для дела вообще, в частности для достижении успеха над Врангелем».
«Новый» командующий, видимо, и сам понимал это. В телеграмме главкому от 8 августа Тухачевский признал, что «создание оперативного пункта» по его схеме «повлечет за собой раздробление и дезорганизацию штабного аппарата (бывшего. - К. Р.) Юго-Западного фронта».
Казалось бы, Тухачевский должен был обдумать решение и принять меры для обеспечения управления своими войсками на южном фланге. Однако «гениальный полководец» не задумывался над такими «мелочами». Легкомысленно бросив южный участок своего фронта на произвол судьбы, в тот же день он отда\ приказ северной группе войск - о форсировании 14-го числа Вислы.
При такой ситуации армии на Юге становились «бесхозными». И дело вовсе не в том, что Тухачевский заботился о львовском направлении польского фронта - ему самому эти проблемы были не нужны. Он был одержим жаждой славы. Он решал «мировые вопросы»... Перед ним была цель - Варшава, и он был уверен, что способен на ее достижение. Он не сомневался, что возьмет польскую столицу силами только северной группы войск. Так считал и Реввоенсовет Республики.
Главком С.С. Каменев вспоминал «Перед нашим командованием, естественно, встал во всю величину вопрос: посильно ли немедленное решение предстоящей задачи для Красной Армии, в том ее составе и состоянии, в котором она подошла к Бугу (курсив мой. - К. Р.), и справится ли тыл...»
Главное командование решило, что посильно, и эти расчеты не были построены на песке. В составе Западного фронта Тухачевского в августе 1920 года числилось 795 тысяч человек. Правда, контингент в частях, принявших участие непосредственно в Варшавском сражении, Пилсудский оценивает в соотношении: «силы Тухачевского в 130-150 тысяч бойцов, а противостоящие им польские войска - 120-180 тысяч».
То есть для победы были серьезные основания. Кроме полководческих... Итак, Тухачевский издал приказ о взятии Варшавы 8 августа. Позднее вопрос сотрудника штаба РККА В.Н. Ладухина: «Не могу до конца понять, почему же вдруг в августе...» - полководец-«вундеркинд» обрезал репликой: «На войне нередко случается «вдруг...»
Заметив неисчезнувшее недоумение собеседника, он пояснил: «Командование Западного фронта, развивая наступление, имело все основания к концу лета двадцатого года внести некоторую поправку в оперативный план (курсивы мои. - К. Р.). Сергей Сергеевич Каменев не возражал против маневра армий Западного фронта севернее Варшавы. Он, как и я, вначале не особенно беспокоился за левый фланг Западного фронта».
Нужны ли комментарии? Из этого пояснения видно, что, во-первых, оказывается, первоначальный оперативный план был иным, и его «поправка» исходила от Тухачевского; и, во-вторых, вряд ли он в тот момент вообще «беспокоился за левый фланг» западного участка своего фронта.
Его приказ предусматривал, что армии 3, 4,15, 16-я и вырвавшийся вперед корпус Гая наступают севернее Варшавы. Южнее польской столицы он направлял мозырскую группу Хвесина и 58-ю дивизию из 12-й армии. Поскольку в дальнейшем свое поражение Тухачевский объяснял отсутствием под Варшавой армии Буденного, то обратим внимание, что речь о 1-й Конной армии в приказе опять не шла.
Но скажем больше: в существовавших условиях строить расчет на армии Буденного было равнозначно желанию украсть коня с чужой шахматной доски для того, чтобы использовать его в своей игровой партии, а это уже прием из тактики известного Остапа Бендера.
Между тем поляки не сбрасывали Буденного со счетов. Еще 6 августа, утвердив решение «принять генеральное сражение у Варшавы», польский штаб обязал директивой своих командующих «связать противника на Юге, прикрывая Львов и нефтяной бассейн (в районе Дрогобыча)».
Для этого маршал Пилсудский приказал 6-й польской армии отходить к Львову. Он предусмотрел и возможность попытки Конной армии оказать помощь Тухачевскому: «Если же Буденный двинется на север, то вся наша конница и лучшая пехотная дивизия должны немедленно пойти вслед за ним и любыми способами помешать его продвижению».
В целях защиты центра польского фронта для сосредоточения было выбрано место, «защищенное сравнительно широкой рекой Вепш, с опорой левого фланга на Демблин». Этим маневром, вспоминал Пилсудский, прикрывались мосты и переправы через Вислу и Вепш.
Тухачевский и главком такой маневр польских армий не принимали во внимание. Наоборот, когда 10 августа бойцы 1-й Конной перехватили приказ командования 3-й польской армии от 8 августа, в котором ставилась задача отойти для сосредоточения в район Вепша, то Тухачевский и Каменев сочли его за дезинформацию.
Но обратимся еще к одному свидетельству. Главнокомандующий польскими войсками Пилсудский вообще считал ссылки Тухачевского на помощь со стороны 1-й Конной и 12-й армий необоснованными.
«Признаюсь, - пишет он в воспоминаниях, - что как во время самой войны, так... и при ее аналитическом разборе, я не могу избавиться от впечатления, что г-н Тухачевский вовсе не рассчитывал на взаимодействие с Югом, поэтому он поставил себе такую далекую цель, как форсирование Вислы между Полоцком и Модлином...
А достижение столь глубокой цели было бессмысленно связывать с действиями 12-й армии, робко переминающейся с ноги на ногу у Буга, и с действиями потрепанной армии Буденного, которая в течение нескольких дней после неудачи под Бродами не подавала признаков жизни. Если сосредоточение советских войск под Варшавой (что, кстати, я ожидал) отодвигало г-на Тухачевского от 12-й армии на Буге более чем на 200 километров, то «поход за Вислу» в ее нижнем течении за Варшавой (чего я совсем не ждал) добавлял к этому расстоянию еще добрую сотню километров, превращая в полную иллюзию взаимодействие с оставшейся где-то далеко на востоке 12-й армией».
Как показало дальнейшее, польский военачальник не ошибся в своих расчетах. Между тем С.С. Каменев все же пытался вывести Конармию из сражения под Львовом. Однако, как писал Буденный: «все попытки главкома сменить Конармию пехотой и полностью вывести ее в резерв начиная с 6 августа не имели успеха». Командование Конармии смогло оттянуть лишь две дивизии из четырех.
Сталин не принимал участия в этих робких манипуляциях верховного командования. Повторим, что фактически отстраненный от руководства польским направлением бывшего Юго-Западного фронта, объединенного в Западный, с 9 по 14 августа он находился за много сотен километров от Львова - на Крымском фронте.
И все-таки на военных рубежах Республики шла реальная война, а не маневры на глянце штабных карт. Поскольку Тухачевский так и не наладил связи с левым крылом - переданным ему участком Советско-польского фронта, то фактически боями под Львовом продолжал руководить командующий «Южным» фронтом Егоров.
Контратаки поляков под Львовом не прекращались. И, придерживаясь существовавшего оперативного плана, Егоров и РВС фронта приказали 1-й Конной «в самый кратчайший срок мощным ударом уничтожить противника на правом берегу Буга, форсировать реку и «на плечах остатков 3-й и 6-й польских армий захватить город Львов».
В стратегическом плане такое решение обещало серьезные стратегические преимущества. Во-первых, намеченная операция связывала польские войска под Львовом, не позволяла снять их для переброски на Север - в помощь Варшаве. Но что самое важное - она создавала предпосылки для развития наступления в глубь Польши. Конармия Буденного начала наступление рано утром 12 августа.
Симптоматично, что даже после Гражданской войны Тухачевский не представлял во всей ее полноте ситуацию на Советскопольском фронте. В своих «мемуарах» он доказывал, что под Львовом действовали лишь полторы польские кавалерийские дивизии и «украинские партизанские части».
Иронизируя над автором сочинения, Пилсудский пишет: «В отношении наших действий у г-на Тухачевского есть еще одно недоразумение. Он утверждает, что мы вывели из Галиции почти все войска, оставив там только украинские формирования Петлюры и генерала Павленко с одной кавалерийской дивизией. ...Однако дело обстояло совершенно иначе. Из нашей 6-й армии была выведена только 18-я дивизия и небольшая часть конницы, а 12-я, 13-я и половина 6-й дивизии остались на месте. Кроме того, туда прибыла 5-я дивизия...»
Ситуация под Львовом оставалась напряженной, но даже при таком положении бывший царский полковник С.С. Каменев расценивал обстановку на варшавском направлении более трезво, чем бывший подпоручик Тухачевский. Видимо, у главкома уже появились опасения за успех дела на Севере. Накануне, 11 августа, он послал Егорову директиву о прекращении наступления на Львов и распорядился «в срочном порядке двинуть Конную армию в направлении Замостье - Грубешов».
Однако «по техническим причинам» (при передаче был искажен шифр) эта директива достигла штаба Юго-Западного фронта только 13 августа. И, хотя Егоров и Берзин в этот же день отдали приказ о переподчинении Конной армии Западному фронту, «выдернуть» ее из боев не представлялось возможным.
В ответе главкому Егоров сообщал: «Доношу, что ваши приказы №... только что получены и расшифрованы. Причина запоздания выясняется. Армии Югзапфронта выполняют основную задачу овладения Львовом, Рава-Русской и втянуты уже в дело... Изменение основных задач армиям в данных условиях считаю уже невозможным».
Сталин тоже возразил. Он реалистически оценивал ситуацию и после переговоров с Буденным, убедившись, что конники уже втянулись в боевые действия, телеграфировал Каменеву: «Ваша последняя директива без нужды опрокидывает сложившуюся группировку сил в районе этих армий, уже перешедших в наступление.
Директиву следовало бы дать либо три дня назад, когда Конармия стояла в резерве, либо позднее, по взятии Конармией района Львов. В настоящее время она только запутывает дело и неизбежно вызывает ненужную, вредную заминку в делах. Ввиду этого я отказываюсь подписывать соответствующее распоряжение в развитие Вашей директивы».
Однако главком настаивал на исполнении своей директивы. Подчиняясь этому давлению, командующий фронтом Егоров 13-го числа отдал приказ о выводе Конармии из боя. Приказ Егорова подписал только член РВС Берзин.
Воспротивился этому решению и Буденный. Для этого существовали весьма объективные причины. Маршал пишет в воспоминаниях, что в тот же день, 13 августа, «разговаривая по прямому проводу с командующим Западным фронтом», он указал на предшествовавшую безуспешность попыток главкома вывести конармейцев из боя и «заявил, что Конармия и сейчас стоит перед стеной пехоты, которую ей до сих пор не удалось сокрушить».
Примечательно, что в этот день и Тухачевский не стал настаивать на форсировании выполнения намерения привлечь буденовцев к операции под Варшавой. Что это - просчет? Проявление безволия? Или он все-таки не имел строго продуманного плана своей операции?
Видимо, и то, и другое, и третье. Увлекшись, как ему казалось, победоносным наступлением к польской столице, он «забыл» о Первой конной. Он «вспомнил» о ней лишь 16 августа, когда под Варшавой его частям стало жарко.
Только в этот день на правах командующего фронтом Тухачевский наконец-то направил директиву о выводе 1-й Конной армии из боя и сосредоточении ее в районе Владимира-Волынского для удара в люблинском направлении. Но в этот момент такая задача стала еще более невыполнимой, чем пятью днями раньше. Тяжелые бои кавалеристов за Бугом продолжались до 20 августа Сменить Конармию было некому.
Впрочем, идея использования в этот момент конницы с Львов ского участка фронта вообще была построена на песке. Буденный пишет, что «физически невозможно было в течение одних суток выйти из боя и совершить стокилометровый марш, чтобы 20 августа сосредоточиться в указанном районе», а если бы это невозможное и произошло, то с выходом к Владимиру-Волынскому Конармия все равно «не смогла бы принять участие в операции против люблинской группировки противника, которая... действовала (значительно восточнее) в районе Бреста».
Казалось бы, все ясно. Но скажем больше: если бы Тухачевский действительно обладал полководческими талантами и предугадал возможный разворот событий, то и начинать Варшавскую операцию следовало бы не с действий на Севере, а с наступления против поляков Конной Буденного на южном фланге.
Отказавшись слепо подчиняться распоряжениям Каменева, с позиции военного искусства Сталин был безусловно прав. Тем не менее в связи с принципиальностью выражения своей позиции 14 августа он получил телеграмму из секретариата ЦК: «Трения между Вами и главкомом дошли до того, что... необходимо выяснение путем совместного обсуждения при личном свидании, поэтому просим возможно скорее приехать в Москву». В тот же день он выехал в Харьков, а затем, 17 августа, отправился в столицу.
Между тем гибель армий Западного фронта была предрешена Операцию по захвату Варшавы войска Тухачевского развернули 13 августа. Командующий-«вундеркинд» оставался верен своим принципам: вести боевые действия, не заботясь о резервах.
Он считал, что, обладая «моральным превосходством» и имея «против правого фланга польской основной группировки не менее 14... стрелковых дивизий и 3-й конный корпус», он одержит легкую победу. Это не соответствовало действительности.
Тухачевский продолжил наступление, но его план уже трещал по швам. Дело в том, что, начиная операцию, «гениальный стратег» пребывал в полной уверенности, будто почти вся польская армия находится в Варшаве и к северу от нее. Командующий фронтом ошибался. Это не соответствовало действительности. Кроме того, на этот раз поляки не бежали панически.
Наоборот, уже на следующий день они перешли в наступление. Причем 14 августа его начала, по мнению Тухачевского, «слабейшая по числу единиц и слабейшая духом» 5-я польская армия, возглавляемая Сикорским. В ее составе числилось «четыре с половиной стрелковые и до двух дивизий кавалерии».
Против «слабой» армии поляков командующий Западным фронтом имел целых три армии. Рассчитывая сразу же разгромить Сикорского, Тухачевский отдал приказ своим «15-й и 3-й армиям встретить наступление противника и отбросить его за реку Вкра, а 4-й армии - атаковать противника во фланг и тыл в новогеоргиевском направлении из района Рационж - Дробин».
Приказ был энергичным и риторически убедительным, но эпистолярной риторикой все и закончилось. Пожалуй, это был первый и последний приказ в начавшейся операции. Единственная попытка комфронта управлять боевыми действиями.
На деле все три армии Тухачевского не смогли разгромить «слабые» дивизии противника. Напротив, теперь инициатива оказалась в руках поляков. 5-я польская армия, «имея на фланге и в тылу у себя мощную (4-ю) армию (Тухачевского) из четырех стрелковых и двух кавалерийских дивизий, продолжала наступление против 3-й и 15-й армий» красных.
Действия превосходящих сил Западного фронта оказались несогласованными и бестолковыми. Крушение плана Варшавской операции было предрешено. «Войной» под Варшавой никто не руководил. С первых часов начала сражения Тухачевский стал терять связь со своими армиями. Со штабом 4-й армии он утратил связь еще 14-го числа, не восстановив ее до начала отступления.
В частях фронта царили непонимание, растерянность и неразбериха. Об этом ярко свидетельствует сохранившаяся запись разговора между командующими армиями Тухачевского. В ночь с
15 на 16 августа Г.Д Гай запросил по прямому проводу командарма 4-й ДА. Шуваева: «Один полк вы выделили для взятия Страсбурга. Я не понимаю, для чего нам так срочно понадобился этот город?
Еще один полк дивизии Томина по вашему же приказанию пытается прорваться в местечко Любич под городом Торн. Зачем, кому это нужно?
Надо принимать решение с учетом конкретной обстановки... Остальные части корпуса сконцентрированы по вашему требованию в двух отдаленных друг от друга местах для форсирования Вислы в районе городов Нешава и Влоцлавск. Разве можно при таком распыленном состоянии войск добиться успеха, ожидаемого от нас Тухачевским?»
Эта штабная перепалка заставляет задуматься, а был ли вообще у командующего-«вундеркинда» какой-то целостный план? У польского командующего Пилсудского такой план был. Он предусматривал разгром красных по частям, и это осуществлялось блестяще. Мозырская группа Тухачевского и 58-я дивизия 12-й армии были разгромлены в первый день польского наступления, начатого
16 августа с рубежа реки Вепш. Уже вечером этого дня «Мозырская группа... перестала существовать как оперативная единица». О том, что та же участь постигла находящуюся во фронтовом резерве 8-ю дивизию 16-й армии, Тухачевский узнал только 17 августа.
Чтобы избежать ловушки, командующий отдал приказ частям, находящимся в Данцингском коридоре, начать отход. Но в это время он не знал, что Мозырская группа и 16-я армия, призванные задержать атакующую польскую группировку, фактически уже не существовали.
Командарм 4-й армии Шуваев директиву Тухачевского об отходе на юго-восток получил. Однако Шуваев был уже не в силах собрать действовавшие далеко друг от друга дивизии и бригады. Не представляя положения на левом крыле, вместо отхода он приказал своим дивизиям и корпусу Гая продолжать операции по форсированию Вислы.
Это уже не имело смысла. Но демонстрацией верха нелепости, придавшей Варшавской операции характер трагикомедии, стало 16 августа, когда кавалерийский корпус Гая форсировал Вислу и занял Влоцлавск. В этот день, не разобравшись в обстановке, Тухачевский послал в Москву ликующую телеграмму. В ней он сообщал, что Варшава взята!
Поражение и гибель армий Тухачевского предопределили не недостаток сил, не преимущества противника и не отсутствие на этой части фронта 1-й Конной армии. Причиной последовавшей трагедии стало профессиональное дилетантство командующего фронтом
Впрочем, самим ходом сражений своих армий Тухачевский практически не руководил. В отличие от Пилсудского, управлявшего Срединным польским фронтом из штаба, расположенного в Пулавах, на правом берегу Вислы, Тухачевский наблюдал за операцией под Варшавой... из Минска!
Даже апологетически относящийся к Тухачевскому (один из его ближайших сотрудников) Г. Иссерсон пишет: «Тухачевский по своей молодости и недостаточной еще опытности в ведении крупных стратегических операций в тяжелые дни поражения его армий на Висле не смог оказаться на должной высоте...
Тухачевский со своим штабом находился далеко в тылу. Все его управление держалось на телеграфных проводах, и, когда проводная связь была прервана, командующий оказался без войск, так как не мог больше передать им ни одного приказа».
Как говорится, комментарии излишни. Между тем дивизии 3-й армии Западного фронта, вторгшись в Данцигский коридор, к 18 августа заняли Сольдау и Страсбург. Однако к этому времени перешли в решительное наступление силы польской ударной группировки, называемые Срединным фронтом
Теперь оказавшиеся в тылу противника войска Тухачевского утратили всякую боеспособность и управляемость. Об их трагикомическом положении свидетельствует сообщение Пилсудского генералу Сосновскому. В ночь с 19 на 20 августа польский командующий иронически писал военному министру:
«То, что здесь творится, трудно себе даже представить. Ни по одной дороге нельзя проехать спокойно - столько здесь шляется по окрестностям разбитых, рассеянных, но также и организованных отрядов (красных) с пушками и пулеметами. Пока что с ними справляются местное население и тыловые органы различных наших дивизий... если бы не вооружившиеся крестьяне, то завтра или послезавтра окрестности Седльце, наверное, были бы во власти разбитых и рассеянных нами большевиков, а я бы с отрядами вооруженных жителей сидел бы в укрепленных городах».
И все-таки: что же предпринимал Тухачевский, чтобы спасти положение? Организовал вывод своих частей? Застрелился?
Нет. Иссерсон признает: «Тухачевский... остался безучастным зрителем разгрома своих армий». Впрочем, это не совсем так. Разбираясь с действиями Тухачевского, историки забывают вторую сторону «медали». В результате бездарных действий командующего Западным фронтом произошла не только катастрофа под Варшавой. Одновременно Красная Армия утратила то, что с большим трудом было завоевано Юго-Западным фронтом.
Как это бывает у недалеких людей, потеряв способность управлять более чем 150-тысячной массой бойцов под Варшавой, Тухачевский схватился за соломинку. Он все-таки «выдернул» 1-ю Конную из-под Львова. Дилетантские импровизации продолжались. Теперь они разрушали фронт под Львовом.
Возмущенный Ворошилов 21 августа телеграфировал Реввоенсовету: «Снятие Конармии с Львовского фронта в момент, когда армия подошла вплотную к городу, приковав к себе до семи дивизий противника, является крупной ошибкой, чреватой значительными последствиями.
Я не буду говорить о том, какое моральное действие оказывает подобный подход на армию. Вы это учтете сами, если вспомните огромные наши потери в последних боях, но я должен сказать, что, продолжая бои за овладение Львовом, мы не только служили магнитом для противника, но в то же время самой серьезной угрозой тылу его ударной группы, которой мы смогли бы через Люблин нанести сокрушительный удар...»
К Ворошилову не прислушались. Цепь трагических военных ошибок продолжала множиться. После отхода от Львова, выполняя приказ Тухачевского от 23 августа, 1-я Конная двинулась на Замостье. Совершив отчаянный и бессмысленный рейд, озлобленная и подавленная, здесь она с трудом вырвалась из окружения.
Но еще хуже, трагичнее оказалось положение бойцов Западного фронта. Две армии отошли в Пруссию, где было интернировано более 40 тысяч красноармейцев, более 80 тысяч оказались в польском плену. Позже 40 тысяч из них погибли там, в концентрационных лагерях.
Иссерсон свидетельствовал: «Уборевич спросил Тухачевского, почему он в эти критические дни на Висле не появился среди своих войск и не организовал лично их прорыва из окружения к северу от Варшавы. Уборевич сказал, что пробивался бы к своим войскам любыми средствами - на машине, на самолете, наконец, на лошади - и, взяв на себя непосредственное командование, вывел бы их из окружения... Подумав, Тухачевский ответил, что роль командующего фронтом он тогда понимал иначе...»
Что мог ответить потерпевший поражение командующий? Ему нечего было сказать в свое оправдание.
Безусловно, что вся кампания, спланированная Троцким, самонадеянно и бездарно осуществленная Тухачевским и неосмотрительно поддержанная Лениным, была ошибкой. Конечно, разгром поляков под Киевом, а затем их отступление в Белоруссии создали впечатление легкого успеха.
Это вскружило голову многим. И все-таки основным виновником Варшавской катастрофы являлся Тухачевский. Осуществленная им операция была не продумана и не подготовлена. Она не учитывала возможных ходов противника. Ее замысел строился лишь на амбициях бывшего подпоручика. Командующий, которому едва исполнилось 27 лет, жаждал славы и все делал вопреки законам военного искусства. Все его планы были лишь надеждами дилетанта.
Тухачевский гнал войска вперед. Он оторвался от тылов и надеялся захватить Варшаву на одном энтузиазме красноармейцев. Отсиживаясь со штабом в Минске, он потерял управление войсками и под конец этой авантюры бросил своих бойцов и командиров на произвол судьбы. В результате свыше 120 тысяч из них оказались в польском плену и в числе интернированных в Германии. Погибших в боях никто не считал.
Исторический абсурд в том, что, несмотря на вину Тухачевского за самое крупное поражение, допущенное военачальниками в
Гражданской войне, существует точка зрения, будто бы расстрелянный позже «маршал» был чуть ли не «гениальным полководцем».
Так ли это? Есть ли действительные предпосылки для такой точки зрения, кроме тенденциозных сочинений откровенной пропаганды? Поскольку линия Тухачевского еще пересечется с биографией Сталина, остановимся подробнее на фигуре этого кандидата в военные «гении».
Михаил Тухачевский родился в 1893 году в семье обедневшего дворянина с литовскими корнями. Его отец, женатый на простой крестьянке, не увлекался спиртным, но небольшой доход «с большим избытком» проматывал проигрышами на скачках.
Видимо, именно от отца Михаил унаследовал неудержимый азарт и неудовлетворяемое, почти гипертрофированное честолюбие. Уже в Александровском военном училище, куда он поступил в 1912 году и где на старшем курсе стал фельдфебелем роты, от его раздутого честолюбия страдали окружавшие. Знавший его в те годы Владимир Посторонкин писал, что «в среде своих сокурсников... (он) не пользовался ни симпатиями, ни сочувствием; все сторонились его, боялись и твердо знали, что в случае какой-нибудь оплошности ждать пощады нельзя...
С младшим курсом фельдфебель Тухачевский обращался совершенно деспотически: он наказывал самой высокой мерой взыскания за малейший проступок новичков, только вступивших в службу и не свыкшихся со служебной обстановкой... он полной мерой и в изобилии раздавал взыскания, никогда не входя в рассмотрение мотивов, побудивших то или иное упущение по службе».
Служебный деспотизм Тухачевского, мелочные солдафонские придирки и взыскания стали причиной по меньшей мере двух юнкерских увольнений и «трех самоубийств». Однако скандалы замяли. Но они являлись не просто проявлением «дедовщины» в тупом виде. Властолюбивый и расчетливый фельдфебель искал одобрения начальства и чутко озирался «на все, что могло бы так или иначе угрожать его служебной карьере».
Обучение профессии длилось лишь два года. Конечно, за такой короткий срок будущий «полководец» не мог приобрести каких-то фундаментальных знаний ни в стратегии, ни в тактике, ни в организационных аспектах военного искусства. По советским гражданским меркам училище, которое закончил будущий «гений», не тянуло даже на приличный техникум. Но больше Тухачевский никогда и нигде не учился.
Окончив училище перед войной в чине подпоручика, по уже сложившейся психологии и приобретенным знаниям свежеиспеченный специалист на всю жизнь так и остался фельдфебелем. Конечно, военный опыт можно было приобрести на войне. Однако воевать долго Тухачевскому тоже не пришлось. Попав в сентябре 1914 года на фронт, на должность младшего офицера роты, уже вскоре он оказался в плену.
Там он провел практически всю Первую мировую. Из плена он бежал осенью 1917 года. При весьма туманных обстоятельствах, нарушив слово офицера. Спустя время через Париж он приехал в Москву, где остановился в семье «старых знакомых - Н.Н. Кулябко». Тут ему повезло. Его приятель - музыкант Н. Кулябко стал членом ВЦИК и участвовал в «формировании института военных комиссаров». По совету приятеля Тухачевский уже 5 апреля предусмотрительно вступил в партию и быстро пошел вверх по служебной лестнице.
В конце июня 1919 года его командировали в распоряжение главкома Восточного фронта Муравьева - бывшего полковника царской армии, лихого эсера и отчаянного авантюриста. Здесь подпоручик с партбилетом сразу был назначен командующим 1-й армией.
Снова молодому специалисту повезло через две недели. В период начавшегося в Симбирске восстания эсеров против Советской власти Муравьева застрелили. Обязанности командующего фронтом стал исполнять Тухачевский.
За 10 дней его командования белые взяли Сызрань, Бугульму, Мелекесс, Сенгилей и сам Симбирск... Прибывший новый командующий, бывший полковник Вацетис, едва нашел Тухачевского в Пензе. Но, потребовав, чтобы он «поменьше болтался по тылам», Вацетис оставил юношу при себе.
Дела на Восточном фронте шли к катастрофе, и наводить порядок приехал Троцкий. По его приказу в отступившем Петроградском полку расстреляли командира, комиссара и каждого десятого из строя. Подпоручик-коммунист понравился Троцкому разговорами о дисциплине и трибуналах так, что позже наркомвоенмор писал ему письма, обещая помощь и поддержку.
Но с новым комфронта Вацетисом отношения не сложились. Причиной явилось то, что сначала Тухачевский сдал Симбирск, а затем потерял Казань с находящимся там золотым запасом России. Позже, когда на Восточном фронте почти все чехословацкие войска уже были выведены из боев и положение поправилось, Тухачевский разработал план взятия Симбирска и даже взял город.
Здесь ему сначала повезло, а затем не повезло. Как справедливо иронизируют А. Колпакиди и Е. Прудникова: «Красные части с ходу, не подумав и не разведав, форсировали (по не разрушенному противником мосту) Волгу и - кто бы мог подумать! - вдруг попали под удар каппелевцев. Белые погнали их назад, и снова начались бои за многострадальный Симбирск».
Практически это были те же просчеты, которые позже привели «военного гения» к катастрофе под Варшавой. Тот же почерк. Даже Троцкий «подколол» своего любимца: «Необеспеченное наступление представляет вообще слабую сторону товарища Тухачевского». А какая сторона у молодого «блестящего стратега» была сильной?
Это определялось тем - как повезет. Вскоре Тухачевскому повезло трижды. Во-первых, ему оказали помощь части правобережной группы 5-й армии, которые после освобождения Казани были переброшены по Волге к Симбирску. Во-вторых, ситуация сложилась так, что главные силы белых сражались против 5-й армии на казанском направлении и против 3-й - в районе Перми. В-третьих, он все же взял Симбирск.
Но самым главным стало то, что его освобождение города совпало с лечением Ленина после покушения. Сообразительный Тухачевский послал в Москву телеграмму, вошедшую во все учебники истории: «Дорогой Владимир Ильич! Взятие Вашего родного города - это ответ на Вашу одну рану, за вторую будет Самара!».Крупно повезло... Больше Тухачевский мог вообще ничего в Гражданской войне не делать - он уже «вошел в историю».
Между тем Тухачевский продолжал заниматься любимым «делом». Суть его состояла в том, что он всю жизнь с кем-нибудь конфликтовал. Его «передвижение по фронтам, - пишут А. Колпакиди и Е. Прудникова, - отмечается радужным хвостом склок и жалоб».
На Восточном фронте одним из таких конфликтов стали его «противоречия» с комиссаром 20-й Пензенской дивизии Медведевым. Тухачевский вышел в этом конфликте победителем Послав в Реввоенсовет Республики и фронта донос, он назвал комиссара провокатором, который «систематически подрывает армию», и добился отзыва своего противника из соединения.
В чем состояло «провокаторство» Медведева? В чем же разошелся комфронта с комиссаром? Конфликт не имел политического характера. Дело заключалось в том, что любитель «пожрать поросятины», 26-летний вундеркинд-командарм, окружив себя своеобразной челядью - приживалками и приживальцами, родственниками жены, выделялся барскими замашками, манией собственного величия и непогрешимости.
В разборку было втянуто много лиц. Свои первые впечатления от знакомства с С.П. Медведевым и Тухачевским изложил другой политкомиссар - Ф.И. Самсонович. Он прибыл на Восточный фронт летом 1919 года из Петрограда. Спустя полгода в письме председателю ВЦИК Свердлову Самсонович писал:
«В Пензе нас встретил тов. Медведев... Это был, кажется, не комиссар дивизии, а солдат, побывавший в окопах без перерыва несколько месяцев, весь в пыли, в изношенной солдатской шинели, загорелый, лицо осунувшееся, сосредоточенный... Тов. Медведев почти все время находился на передовых позициях, среди красноармейцев... Невольно приходит в голову сравнение первой встречи с... Тухачевским, который приехал в вагон-салоне с женой и многочисленной прислугой, и даже около вагона, в котором был Тухачевский, трудно было пройти, чтобы кто-либо не спросил из прислуги Тухачевского: «Ты кто? Проходи, не останавливайся!».
Причины конфликта, по которым подпоручик-коммунист Тухачевский стал жаловаться на комиссара «в пыльной шинели» в Реввоенсовет фронта и Республики, пояснял и член Реввоенсовета военком О.Ю. Калнин.
Претензии Тухачевского к комиссару были прямолинейны, как замашки фельдфебеля. Он утверждал: Медведев «подрывает авторитет командарма, а именно - отменяет разрешенную командармом командировку помощнику зав. разведотделом армии, которому, как главное, поручено закупить и привезти для должностных лиц штаба на праздник масло, поросят, муку...».
То есть, продолжая культивировать привычки, приобретенные им еще в училище, Тухачевский был недоволен тем, что комиссар отменил его приказ о действиях, не входивших в функции разведотдела армии. Однако претензии к командарму со стороны «политических командиров армии» носили не только гастрономический характер.
Опровергая демагогические обвинения со стороны Тухачевского в адрес Медведева, О.Ю. Калнин поясняет: «Причиной обострения взаимоотношений политкомармов с командармом является следующее. С развитием армии развивался и штаб армии, а также все управление, но только по количеству и штату, но не по качеству Замечался скрытый саботаж, халатное отношение, кумовство. ...Из высших должностных лиц и командарма образовался кадр, который оградил себя китайской стеной от влияния и контроля политкомармов».
Кроме того, окружавшими было замечено, что уже на третьем месяце пребывания на фронте у 26-летнего командарма начался синдром «красного Наполеона». Калнин отмечал, что «с каждой похвалой со стороны высшего командования» у него росло ощущение величия и собственной непогрешимости: «22 декабря главкому Вацетису (Тухачевский) заявляет, что он как командир и притом коммунист не может мириться, что к нему на равных со старыми генералами приставлены политкомармы...»
Неприязнь к барствующему «вундеркинду» росла, и, хотя Троцкий не упускал из поля зрения своего любимца, поддерживая его, в конце 1918 года положение любителя «поросят» в 1-й армии стало невыносимым. И тогда его откомандировали на Южный фронт - командармом 8-й армии.
К этому времени ситуация на Южном фронте для сил Красной Армии складывалась благоприятно. В результате третьего разгрома под Царицыном разложившиеся войска Краснова беспорядочно отступали. Армия, командовать которой поручили Тухачевскому, почти не встречала сопротивления казаков.
Однако здесь ему тоже не повезло. Он почти сразу повздорил с командующим Южфронтом Гиттисом. Кроме того, с февраля в Донецкий бассейн вступили войска Добровольческой армии. Самовольно повернув 8-ю армию на Миллерово и не добившись ощутимых успехов, Тухачевский застрял у Донца. Через два месяца командования его снова вернули на Восточный фронт, но уже в 5-ю армию.
Пребывание Тухачевского на Восточном фронте едва не закончилось изгнанием уже в мае, когда он вступил в очередной конфликт. На этот раз - с командующим Восточным фронтом, бывшим царским генералом АА. Самойло.
В 1958 году Самойло писал, что с «резким конфликтом между мной и командующим 5-й армией Тухачевским из-за неправильных его донесений о действиях своих дивизий» усложнилось и положение самого комфронта. Сторону Тухачевского принял член РВС Республики Гусев, но когда бывший генерал обратился к главкому Каменеву, то «получил разрешение отстранить командарма-5 от командования армией». Однако «по условиям оперативной обстановки» осуществить это разрешение комфронта не счел возможным
Самойло тактично умолчал о том, что в своих карьеристских устремлениях бывший подпоручик широко пользовался приемом, присущим выскочкам. Он преувеличивал собственные успехи, а неудачи мгновенно переводил на счета других.
Историки отмечают, что воевавший наскоком и нахрапом, не заботясь о резервах и тылах, не умевший организовать связь и взаимодействие частей Тухачевский побеждал лишь тогда, когда имел численное превосходство над неорганизованным противником. Сталкиваясь с сопротивлением, он сразу же просил подкрепление и обычно получал его.
Профессиональные болячки потенциального кандидата в любимцы детей хрущевской оттепели понимал даже Троцкий. В 1937 году он так писал о своем подопечном: «Ему не хватало способности оценить военную обстановку В его стратегии был явственный элемент авантюризма». Однако креатуре Троцкого все сходило с рук.
Впрочем, продолжительное время Тухачевский являлся малозначимой личностью в армейских списках. Относительную известность он получил лишь после войны с Колчаком В действительности он был лишь одной из рядовых фигур - командующим одной из армий в составе группы войск красных. Но, конечно, не бывший подпоручик определил исход этой войны.
Дело в том, что обстановка на фронте быстро менялась даже без военных действий, и уже летом колчаковская армия стала небоеспособной. 12 июля военный министр Колчака барон А.П. Будберг записал в дневнике: «Фронт совершенно развалился, многие части перестали исполнять приказания и без всякого боя и, не видя по несколько дней противника, уходят на восток, обирая население, отнимая у него подводы и фураж».
О том, что летом 1919 года 5-я армия Тухачевского практически не встречала сопротивления противника, свидетельствует уже такой факт: потери убитыми, ранеными и пропавшими без вести за первую половину июля в ней составили менее 200 человек. Поэтому нет абсолютно никаких оснований для утверждений о якобы полководческих талантах командарма.
Колчаковцы отступали. Все складывалось, как в известной кадетской песне: «и враг бежит, бежит, бежит». После отхода белых из Челябинска там вспыхнуло восстание рабочих, и 5-я армия вошла в город, как на параде. Попытки Войцеховского и Каппеля ударить по флангам красных успеха не принесли. Преобладавшие в частях Каппеля бывшие красноармейцы просто отказались идти в наступление.
На фоне общего отступления белых командование решило поощрить успех, и 7 августа командующего 5-й армией наградили орденом Красного Знамени. И все-таки преследование отступавших колчаковцев не было усыпано только лавровыми листьями. Так произошло, когда уже полностью разложившиеся войска «верховного правителя» остановились на рубеже реки Тобол. Впервые в этой кампании 5-й армии Тухачевского была поставлена действительно главная задача: форсировать реку, овладеть Петропавловском и, разгромив 3-ю армию белого генерала Сахарова, двигаться на колчаковскую столицу Омск.
Беспрепятственно перейдя 20 августа Тобол, не встречая сопротивления и пройдя за короткий срок 180 километров, 5-я армия оказалась на дальних подступах к Петропавловску. Симптоматично, что недостаточный военный кругозор, отсутствие настоящего военного образования самоуверенный подпоручик пытался возместить собственными импровизациями, которые, как правило, заканчивались неудачами.
Выполняя приказ, Тухачевский решил вести наступление по двум линиям: вдоль тракта Звериноголовская - Петропавловск и по железной дороге Курган - Петропавловск. Однако командовавший с августа 1919 по январь 1920 года Восточным фронтом красных В. А. Ольдерогге спланировал наступление иначе.
Следует полагать, что бывший царский генерал что-то понимал в военном деле. Хотя бы потому, что, окончивший кадетский корпус, Константиновское военное училище, а в 1901 году - по первому разряду Николаевскую академию Генерального штаба, Ольдерогге в годы Первой мировой войны командовал пехотным полком и в звании генерал-майора - бригадой и дивизией.
Он настоял на концентрации сил в направлении железной дороги, где была сосредоточена основная группировка белых. Кроме того, командующий фронтом учитывал, что тракт проходил по казацким районам, и здесь можно было ожидать сильного сопротивления местного населения.
Тухачевский пытался возражать, но, вынужденный подчиниться, провести операцию по плану комфронта не сумел. Более того, он едва избежал сокрушительного разгрома. Позже, объясняя в 1935 году причины своих неудач, в статье «На Восточном фронте» он свалил вину за провал наступления 5-й армии на расстрелянного в 1931 году по делу «Весна» бывшего царского генерала Ольдерогге. В действительности ответственность за поражение 5-й армии лежала целиком на Тухачевском.
Как и предполагал командующий фронтом Ольдерогге, на этот раз противник не отходил без боя; уже на подступах к Петропавловску белые перешли в контрнаступление. Они «сковали части 5-й армии с фронта, а на правый фланг и тыл двинули две пехотные дивизии», Сибирский казачий корпус атамана Иванова-Ринова и конную группу генерала Доможирова.
Корпус сибирских казаков разбил одну из бригад 26-й стрелковой дивизии и, опрокинув 5-ю армию, погнал части Тухачевского назад к Тоболу. Командарм-5 не сумел остановить панику, и от полного разгрома армию «подпоручика-вундеркинда» спас тот же Ольдерогге. Командующий подкрепил части неудачливого «полководца» дивизией из своего резерва, а против левого фланга белых бросил 3-ю армию Восточного фронта.
Бежавшая, потрепанная армия Тухачевского смогла отступить, избежав полного рассеивания, и переправиться назад через Тобол без невосполнимых потерь. Только 14. октября, пополнившись за счет челябинских рабочих, она смогла воевать дальше.
После Гражданской войны, занимаясь саморекламой, Тухачевский старательно описывал свои относительные успехи в Сибири. Но уже тогда было известно, что в целом успешными действиями 5-я армия обязана члену ее Реввоенсовета И.Н. Смирнову, имевшему связи с сибирским подпольем, а через него с партизанами. Именно Смирнова называли действительным победителем Колчака.
Однако упорный оппозиционер - подписавший еще в 1923 году «заявление 46-ти», в 1927 году ■- «заявление 83-х», не однажды исключаемый из партии и приговоренный в 1936 году к смертной казни по делу «антисоветского объединенного троцкистского блока» - И.Н. Смирнов остался в тени. Официальные лавры достались Тухачевскому.
Впрочем, в тени остались многие, в том числе и бывшие царские генералы, командующие Восточным фронтом, - руководившие разгромом Колчака. «Вундеркинд подпоручик» сыграл в этом процессе самую непосредственную роль. Началу саморекламы Тухачевского способствовало то, что в декабре 1919 года командующий 5-й армией подготовил доклад, представленный заместителю Председателя Реввоенсовета Э.М. Склянскому.
Нет, молодой командарм не блеснул гением военного искусства, делясь опытом тактики и стратегии при проведении боевых операций. Тема его доклада была довольно сухой: «Об использовании военных специалистов и выдвижении коммунистического командного состава (по опыту 5-й армии)».
Решающим стало то, что автор доклада нашел беспроигрышный козырь. Не имевший настоящего военного образования и приличного поста в дореволюционной армии, Тухачевский горячо невзлюбил военспецов с высокими званиями - бывших царских офицеров и генералов.
Он испытывал комплекс неполноценности и поэтому с ходу отмел роль и заслуги этой категории военных, состоявших на службе в Красной Армии в годы Гражданской войны. По существу, именно с его подачи впоследствии идеологической пропагандой была сведена на нет значимость дореволюционного офицерского корпуса в рядах красных.
Тухачевский стал первым, кто начал выворачивать истину наизнанку. «У нас принято считать, - самоуверенно провозглашал бывший подпоручик, - что генералы и офицеры старой армии являются в полном смысле слова не только специалистами, но и знатоками военного дела... На самом деле русский офицерский корпус старой армии никогда не обладал ни тем, ни другим качеством. В своей большей части он состоял из лиц, получивших ограниченное военное образование, совершенно забитых и лишенных всякой инициативы».
Так беспардонно и безапелляционно он «развенчал» профессиональных военных. Повторим, что, по подсчетам историка А.Г. Кавтарадзе, только на должностях командармов в Красной Армии из 100 в годы Гражданской войны служили 82 кадровых офицера царской армии. Из более 70 ООО бывших офицеров (примерно 43 процента общего офицерского состава, наличного к 1918 году) в рядах красных оказались 639 офицеров Генерального штаба (почти половина элиты российского офицерского корпуса), в том числе 252 генерала.
Между тем рассуждения новоявленного военного теоретика не были отчаянным горячительным бредом. Подпоручик знал, что делает, - расталкивая локтями «старых» офицеров, он пробивал дорогу прежде всего себе. Он беззастенчиво утверждал, что «хорошо подготовленный командный состав, знакомый основательно с современной военной наукой и проникнутый духом смелого ведения войны, имеется лишь среди молодого офицерства...».
В разделе, громко названном «Доктрина Гражданской войны», бывший подпоручик заявил: «Для того, чтобы понимать характер и формы Гражданской войны, необходимо сознавать причины и сущность этой войны. Наше старое офицерство, совершенно не знакомое с основами марксизма, никак не может понять классовой борьбы...
При таком уровне развития офицерства в политическом отношении ему, конечно, трудно понять основы Гражданской войны, а как следствие того - и вытекающие из них оперативные формы...»
Кстати, в практической обстановке, в частности в Советско-польской войне, Тухачевский полностью пренебрег даже рациональными зернами собственной «теории». Однако этих начетнических выводов, далеких не только от военной теории, но и от марксизма, оказалось достаточно, чтобы об их авторе сложилось мнение как о представителе новой военной мысли.
Надо признать, что демагогия Тухачевского была ловким и беспроигрышным трюком. Честолюбивый подпоручик-коммунист сумел найти ту изюминку, которая, перебродив в общественном сознании, возвеличивала не только его самого, но косвенно и неофициального покровителя «вундеркинда» - Председателя РВС Республики Троцкого.
Мысли Тухачевского упали на благодатную почву. Уже в конце Гражданской войны и особенно в первые годы после ее окончания идеологическая пропаганда забыла о роли красного офицерства, превратив в единственного «организатора Красной Армии» Лейбу Троцкого.
И может даже показаться странным, что к началу 1920 года «сибирский победитель» оказался не у дел. Теоретик, якобы понявший «основы Гражданской войны», оказался никому не нужен. Когда в конце декабря «вундеркинда» направили командовать 13-й армией, командарм Южного фронта А.И. Егоров на должность его не поставил. Прозябающий без перспектив в штабе бывший подпоручик 19 января обратился с отчаянным письмом в Реввоенсовет Респубдики: «Я бесцельно сижу почти три недели, а всего без дела - два месяца. Если за два года командования различными армиями я имею какие-либо заслуги, то прошу дать мне использовать свои силы в живой работе, и если таковой не найдется на фронте, то прошу дать ее в деле транспорта или военкомиссаров». Похоже, ему было даже все равно, где делать карьеру.
По иронии истории, пристроиться к делу молодому безработному «гению» помог Сталин. Вмешавшийся в конфликт руководства 1-й Конной армии с командующим Кавказским фронтом, 3 февраля 1920 года он телеграфировал Буденному и Ворошилову: «Я добился отставки Шорина и назначения нового комфронта Тухачевского - завоевателя Сибири и победителя Колчака».
Конечно, в тот момент Сталин еще не знал, что под видом щедрого подарка он получил от Троцкого троянского коня. Но как бы то ни было, хотя до революции Тухачевский не командовал даже ротой, он в один миг стал командующим фронтом.
Ему опять повезло. На этот раз Тухачевскому пришлось добивать уже разгромленную, деморализованную и отступавшую армию Деникина. Враг опять бежал, а в такой диспозиции «вундеркинд» воевать умел. Основным итогом его командования Кавказским фронтом стало то, что в марте, в ходе преследования стремительно отступавших в Крым белых, он не позволил спокойно провести эвакуацию добровольческого корпуса Деникина из Новороссийска. Впрочем, игравшая основную роль в этой кампании Конная армия Буденного и без командующего фронтом знала свои задачи.
О провале Тухачевским майского наступления Западного фронта в войне с поляками уже говорилось. Лишь успешные действия Сталина и Егорова на Юго-Западном фронте, оттянувшем часть войск из Белоруссии на Украину, и прорыв конницы Буденного в тыл поляков позволили Тухачевскому занять оставленный противником Минск и, продолжая преследование отступавших, двинуться на запад.
Но этот рейд его войск, казавшийся дорогой к славе, завершился варшавским позором. И если действия Тухачевского в качестве командарма на Восточном фронте, почти партизанской войны в Сибири и комфронта на Кавказе с большой натяжкой все-таки можно отнести к категории относительно успешных результатов командования, то уже ни в какие ворота не лезет причисление к «полководческим» заслугам подавление им Кронштадтского мятежа и Антоновского восстания.
Это были откровенно карательные акции. Таким образом, была нужна откровенная неразборчивость пропаганды хрущевского периода, лепившей из «расстрелянного маршала» культовую фигуру, чтобы мог возникнуть миф о Тухачевском как о «гениальном полководце».
При ближайшем рассмотрении у тщеславного бывшего подпоручика даже через увеличительное стекло нельзя найти не только признаков талантливости, но и вообще безупречной военной практики. Наоборот, по результатам «марша на Варшаву» в книгу рекордов Гражданской войны он должен войти как военачальник, потерпевший самое крупное и сокрушительное поражение.
Впрочем, если верить родственнице Тухачевского Лидии Норд, много лет спустя неудавшийся «полководец», объясняя причины варшавской катастрофы, в разговоре с ней признался: «Я ясно увидел, что все-таки моя армия состоит на 50 процентов из всякого сброда и что она не такая, какую бы я хотел иметь. Что у меня нет еще достаточного опыта и знаний для большой войны... Другие иногда сильно подводили... Смилга (член РВС Западного фронта. - К.Р.), блюдя свой политический контроль, путался не в свои дела... Шварц (начальник штаба Западного фронта. - К.Р.) считал, что он, Генерального штаба полковник, лучший стратег, чем я...»
Что можно добавить к этому откровенному признанию? Лишь то, что он опять очевидно перекладывает вину на других. После варшавской катастрофы из опыта «большой войны» Тухачевский не приобрел ничего иного, кроме навыков карателя. В отличие от своих армейских коллег он не получил и теоретических знаний, поскольку не продолжил военного образования.
Он так и остался выдающейся посредственностью - «полководцем» поражения, «маршалом» невоюющих армий мирного периода, стратегом парадных маневров и изобретателем массовых десантов, не имевших для будущей войны реального значения. Беспроигрышно дилетант, одержимый манией величия, «побеждал лишь пером», рекламируя свой «талант».
Неудавшийся «победитель» поляков не извлек урока и из своего поражения. Когда 17 августа в Минске начала работу «мирная конференция» с участием польской делегации, то уже 20 августа командующий Западным фронтом издал приказ. В нем он утверждал, что польские делегаты преследуют исключительно шпионские цели и что мир можно заключить только «на развалинах белой Польши».
Его снова занесло. Издание такого документа в условиях очевидного военного банкротства являлось настолько безответственным, что Политбюро было вынуждено принять специальное постановление. В нем осуждался этот «хуже чем бестактный приказ, подрывающий политику партии и правительства».
Между тем у Тухачевского был шанс взять реванш и проявить полководческие таланты, если бы таковые существовали. Несмотря на варшавскую катастрофу, он остался командующим Западным фронтом. Однако, когда в начале сентября поляки возобновили наступление, войска Западного и Юго-Западного фронтов откатывались на восток, почти не оказывая сопротивления. Это было не просто поражение - это был разгром.
Поляки продвигались столь успешно, что захватили без боя Минск, из которого во время варшавской авантюры Тухачевский наблюдал за разгромом своего фронта. Будущий маршал прокомментировал эти события почти инфантильно: «Поляки перешли в наступление первые, и наше отступление стало неизбежным».
Армия утеряла все, что приобрела в результате летней кампании. Однако и этот разгром не лишил Тухачевского тщеславных иллюзий. Посетивший его в это время Троцкий писал в мемуарах: «В штабе фронта я застал настроения в пользу второй войны». Похоже, что наркомвоенмору импонировали такие настроения, но его отрезвило то, что их не разделяли в частях. Троцкий констатирует: «Чем ниже я спускался по военной лестнице - через армию к дивизии, полку и роте, тем яснее становилась невозможность наступательной войны».
Кстати, от Минска до Москвы было немногим больше, чем до Варшавы. На пути оставался только Смоленск, и, может быть, лишь вступление 12 октября 1920 года в силу условий советско-польского перемирия спасло столицу Республики от захвата поляками.
Как бы то ни было, но Сталин сразу иначе оценил ситуацию. Он остро воспринял неудачи армии. Сложившуюся военную обстановку Политбюро рассмотрело на своем заседании еще 19 августа. На нем были заслушаны доклады РВСР и Сталина о положении на польском и врангелевском фронтах.
Он не разделял оптимизма дилетантов. Его доклад был глубоко продуман и отрезвляюще объективен. Причиной неудач армии он назвал отсутствие пополнения войск, плохое обеспечение вооружением и боеприпасами и непродуманные решения Верховного главнокомандования.
В результате было принято постановление: врангелевское направление считать главным. Это было то, о чем Сталин говорил еще в середине лета. Теперь требовалось найти выход из создавшегося сложного положения.
И 25 августа он представил в Политбюро записку, в которой изложил меры по организации и подготовке резервов. Обобщая случившееся, он предложил принять программу по совершенствованию армии, в частности обеспечить «меры к постановке и усилению авто-, броне- и авиапромышленности...».
«Это в двадцатом-то году!» - восклицает, комментируя этот факт, Ричард Косолапов. Да, это так. В тот период, когда «полководцы» Троцкий и Тухачевский отмывались от грехов поражения, когда еще даже на бумаге не существовало гитлеровского Вермахта, Сталин предложил организацию механизированных родов войск.
Однако Троцкий с ходу отверг выводы Сталина. Он не хотел признать причины своего провала. Он утверждал, что подготовка резервов уже налажена, а неудачи на польском фронте пытался свалить на неотправку в район Вислы 1-й Конной армии.
Троцкий доказывал, что резервы у армии есть. Не понимая или не желая понимать предпосылок своих фатальных просчетов и поражений, он переваливал вину на чужую голову. Лейба Бронштейн стал первым, кто создал легенду, охотно подхваченную другими побежденными военачальниками, будто бы переброска 1-й Конной армии к Варшаве могла обеспечить победу над поляками.
Конечно, талантливый полководец Семен Михайлович Буденный был на голову выше и бывшего подпоручика, и сына одесского купца. Он не раз доказал это в ходе Гражданской войны, но далее легендарная Конная армия не могла бы избавить от краха заведомо обреченную на провал авантюру.
Но вопрос переходил в принципиальную плоскость, и 26 августа Сталин написал в Политбюро заявление: «Ввиду распространяющихся среди партийных кругов слухов обо мне как человеке, затормозившем дело передачи 1-й Конной армии из состава Югозапа в состав Запфронта, заявляю, что директива главкома о передаче 1-й Конармии Запфронту была получена Реввоенсоветом Югозапа 11-го или 12-го (не помню числа) августа, и 1-я Конная в тот же день была передана Запфронту».
Как это часто бывает, распуская лживые слухи, виновники поражения грубо передергивали факты. И Сталина не могла не задеть эта наглая попытка превратить его в «стрелочника», ответственного за польскую катастрофу. Он поднял перчатку, брошенную наркомвоенмором, и 30 августа 1920 года потребовал от Политбюро расследования «условий нашего июльского наступления и августовского отступления на Западном фронте».
В тот же день после ознакомления с отчетом Троцкого о комплектовании резервов Сталин пишет в Политбюро: «Ответ Троцкого о резервах есть отписка. <...> ЦК должен знать и контролировать всю работу органов военного ведомства, не исключая подготовки боевых резервов и полевых операций, если он не хочет очутиться перед новой катастрофой...»
Разгром Красной Армии под Варшавой вызвал острую полемику на IX партконференции, прошедшей в сентябре. В ее ходе Председатель Реввоенсовета играл словами и пытался сгладить острые углы критики, направленной в его адрес.
С почти патологическим упрямством он не хотел называть вещи своими именами. Упорно не желая признаться в допущенных им и Тухачевским ошибках, Троцкий не нашел ничего лучшего, как демагогически объяснять поражение тем, что советские войска под Варшавой находились в состоянии «полусомнамбулы». Не найдя способа переложить вину на других, он пытался объяснить случившееся чуть ли не мистическими силами.
Конечно, это было только риторическое словоблудие. Не выдержав, Ленин на это заметил: «В прениях тов. Троцкому было указано, что если армия находилась в полусомнамбулическом, или, как он потом выразился, полуусталом состоянии, то ведь центральное стратегическое командование не было или по крайней мере не должно было быть полуусталым. И ошибка, несомненно, остается...»
Пожалуй, это уже напоминало уговоры, заставлявшие провинившегося школьника сознаться в проступке. Однако Троцкий не хотел единолично признавать вины за авантюристичность своих планов похода на Варшаву и беззастенчиво заявил, что Сталин якобы тоже оптимистично воспринимал возможность взятия польской столицы.
Сталин категорически отверг это опрометчивое утверждение Лейбы Бронштейна. В записке в президиум он написал: «Заявление Троцкого о том, что я в розовом свете изображал состояние наших фронтов, не соответствует действительности. Я был, кажется, единственный член ЦК, который высмеивал ходячий лозунг о «марше на Варшаву» и открыто в печати предостерегал товарищей от увлечения успехами, от недооценки польских сил. Достаточно прочесть мои статьи в «Правде».
Это не было хвастовством. Человек, не понаслышке судивший о реальных событиях, предшествовавших крупнейшему поражению Красной Армии в ходе этой войны, он не сбрасывал со счетов ни ошибки ЦК, ни губительные просчеты фронтового командования, непосредственного виновника катастрофы.
На упрек о его пристрастном отношении к Западному фронту и на утверждение Ленина, «что стратегия не подводила ЦК», он ответил объяснением существа ошибки руководства партии. Сталин указал, что именно ЦК принял решение «в сторону продолжения наступательной войны», доверившись ошибочной информации командующего Тухачевского и члена РВС фронта Смилги. «Логика ЦК была правильной, - соглашается он, - но ее исходные предпосылки оказались недостоверными».
В возникшей по этому поводу дискуссии, трезво взвешивая все обстоятельства, прослеживая детали развития событий, он обнажал истину, противопоставляя слабости в аргументации сторон. Умелый полемист, он связывал реальные факты и шаткость логики оправдательных утверждений. Сравнивая существо действительных событий и не соответствующих им аргументов оправдания, он логически приводил истину к почти ироническому выводу.
Он подчеркнул: «ЦК имел телеграмму командования о взятии Варшавы 16-го августа. Дело не в том, что Варшава не была взята 16-го августа, - это дело маленькое, - а дело в том, что Запфронт стоял, оказывается, перед катастрофой ввиду усталости солдат, ввиду неподтянутости тылов, а командование этого не знало, не замечало».
Сталин мог позволить себе такой тон. В варшавской авантюре все было сделано вопреки его замыслам, расчетам и предупреждениям, но катастрофа разразилась, и амбиции ее организаторов стоили слишком больших жертв. На ее последствия нельзя было смотреть сквозь пальцы.
Логика его рассуждений была неопровержима: «Если бы командование предупредило ЦК о действительном состоянии фронта, ЦК, несомненно, отказался бы временно от наступательной войны, как он делает это теперь. То, что Варшава не была взята 16-го августа, это, повторяю, дело маленькое, но то, что за этим последовала небывалая катастрофа, взявшая у нас 100 ООО пленных и 200 орудий, - это уже большая оплошность командования, которую нельзя оставить без внимания.
Вот почему я требовал в ЦК назначения комиссии, которая бы, выяснив причины катастрофы, застраховала бы нас от нового разгрома. Т. Ленин, видимо, щадит командование (курсив мой. - К.Р.), но я думаю, что нужно щадить дело, а не командование».
Извечный вопрос «Кто виноват?» в варшавском провале не был снят на конференции. Страсти вокруг этой темы долго не утихали и после Гражданской войны. Эмоциональный «приговор» одному из участников варшавской авантюры - при обсуждении книги В.А. Триандафилова «Характер операций современных армий» - в 1930 году огласил один из участников дискуссии. С возмущением он бросил в лицо Тухачевскому «приговор»: «Вас за 1920 год вешать надо!»
Выводы, к которым пришел Сталин в объяснении причин поражения, не устраивали ни Политбюро, ни Реввоенсовет, ни Ленина. По существу виновны они были все, но не желали признавать очевидного. Сталин понимал это и, не рассчитывая на поддержку, вскоре обратился с просьбой освободить его от военной работы. Такой шаг стал своеобразным протестом, и Политбюро удовлетворило его просьбу. Правда, частично: освободив 1 сентября Сталина от обязанностей члена РВС Юго-Западного фронта, оно оставило его членом РВС Республики, но он получил отпуск, о котором просил еще в начале августа.
Рассуждения о том, что подход 1-й Конной армии к Висле мог бы предотвратить поражение Тухачевского, несостоятельны. Ход этой мысли был призван увести в сторону от действительности, породить неправильные представления об объективных причинах и фактических виновниках трагедии. Конечно, одна Конная армия не могла спасти исход всей кампании.
И даже не потому, что, как резонно отмечают исследователи, буденовцам «пришлось бы преодолеть 300 километров своим ходом за пару дней и сразу же вступить в бой». Еще более важным являлось другое. Польское командование предвидело такой маневр, и у него было достаточно сил, чтобы не допустить Конармию к Варшаве.
Объяснения нужно искать в ином. Поражение в Советско-польской войне уже само по себе свидетельствует, что страна и Красная Армия в этот период были не готовы борьбе. Все замыслы
организаторов этой кампании стали сплошной цепью авантюр, и даже захват Варшавы не мог обеспечить победы. По своей сути война с Польшей уже не была Гражданской войной. Фактически это была война с иностранным государством, а расчеты на революцию в Польше оказались на поверку иллюзией.
Конечно, Сталина угнетало то, что поражение под Варшавой полностью уничтожило плоды его усилий. Перечеркнуло те успехи и достижения, которые приобрела Советская Республика благодаря его деятельности на Юго-Западном фронте. В результате польского наступления, начавшегося осенью, были потеряны Западные части Украины и Белоруссии. Все сделанное им пошло насмарку.
При подписании 12 октября 1920 года в Риге двустороннего договора о перемирии между РФСФР, УССР и Польшей, а 18 марта 1921 г. - советско-польского мирного договора Советское правительство обязалось уплатить репарации в размере 30 миллионов золотых рублей и возвратить военные трофеи и ценности, «вывезенные из Польши аж с 1772 года»!
И все-таки Сталин вернет стране утраченные территории Галиции и «возьмет» Львов. Правда, это произойдет много лет спустя, в результате новой тяжелой войны, но и теперь он не станет «присоединять» Польшу к России.
Но вернемся в 1920 год. Наступила осень. Гражданская война близилась к завершению. В ноябре Красная Армия освободила от белых Крым, и остатки врангелевских войск переправились в Турцию. Еще накануне этого события, после непродолжительного отпуска, Сталин снова приступил к исполнению своих многочисленных обязанностей. Он нарком по делам национальностей и нарком госконтроля, член Политбюро и Оргбюро, член Реввоенсовета Республики и Совета труда и обороны.
Отойдя от военных дел, он снова сосредоточил свое внимание на деятельности двух возглавляемых им наркоматов. Теперь, когда в результате Гражданской войны реально подтвердилась незыблемость Советской власти, необходимо было решить связующие страну вопросы национальной общности и контроля над функционированием самого механизма управления.
Эти вопросы и стали предметом его основной деятельности. 10 октября в опубликованной «Правдой» статье о национальной политике он без обиняков представил свое видение проблемы. Его позиция была державной.
«Требование отделения окраин от России, - заявил Сталин, -
как форма отношения между центром и окраинами должно быть исключено не только потому, что оно противоречит самой постановке вопроса об установлении союза между центром и окраинами, но прежде всего потому, что оно в корне противоречит интересам народных масс как в центре, так и окраин...»
Указав на пример положения Грузии, Армении, Польши и Финляндии, ставших вассалами других стран и сохранивших лишь видимость независимости, а также на недавнее «расхищение» Украины Германией и Азербайджана Великобританией, он сделал безапелляционный вывод:
«Либо вместе с Россией, и тогда - освобождение трудовых масс от империалистического гнета; либо вместе с Антантой, и тогда - неминуемое империалистическое ярмо. Третьего выхода нет...»
Однако когда Сталин делал эти свои выводы, государства как такового практически еще не было. К окончанию Гражданской войны сложился лишь эскизный макет, который еще предстояло облечь в приемлемую форму, обеспечив этот механизм приводными ремнями управления и всеми атрибутами государственной власти.
Между тем на повестку дня вставало множество новых вопросов. С того рокового рубежа, который обозначился 1914 годом, за шесть с половиной лет практически не прекращавшейся войны, страна откатилась назад. Почти в средневековье. Но даже теперь перед руководством Республики еще не встала во всей грандиозной сложности и исторической неизбежности задача: восстановить разрушенное.
Пока требовалось элементарное. Хотя бы грубо наладить сложную систему управления машиной государства. Те люди, которым предстояло властвовать в стране на разных ее уровнях, пришли к приводам государственной машины в обстановке Гражданской войны. Они учились жизни и духовно складывались в экстремальных условиях; они не имели необходимого опыта, знаний, а часто даже обычного образования.
Наладить управление жизнью на местах из Центра, обеспечить прямую и обратную связь исполнения директив правительства предстояло в первую очередь Сталину. В эти дни он предельно ясно обозначил свою позицию и в вопросе организации контроля за деятельностью уже сложившихся институтов власти и их руководителей.
При этом он осознавал и то, что уже с Октября - и со временем тенденция приобрела еще более острую направленность - в реальную ткань государственного аппарата и даже партии проникало большое число людей, далеких от идеалов революции, но стремившихся обрести те льготы и привилегии, которые объективно давали властные полномочия.
За налаживание механизма управления Сталин взялся решительно. Выступая 15 октября с речью на открытии 1-го Всероссийского совещания Рабоче-крестьянской инспекции, он потребовал: «Не щадить отдельных лиц, какое бы положение они ни занимали, щадить только интересы дела. Задача эта очень трудная и деликатная, она требует большой выдержки и большой чистоты, безукоризненной чистоты со стороны работников (инспекции)».
Человек, имевший огромный опыт организационной работы, он прекрасно знал существо системы любой власти. Поэтому без недомолвок указывал, что «страной управляют на деле не те (люди), которые выбирают своих делегатов в парламенты при буржуазном порядке или на съезды Советов при советских порядках».
Он не оставлял места интеллигентскому «демократическому» словоблудию. «Нет, - решительно подчеркивал он. - Страной управляют фактически те (люди), которые овладели на деле исполнительными аппаратами государства, которые руководят этими аппаратами».
Исходя из этого важного тезиса, Сталин отмечал, что если рабочий класс действительно хочет овладеть вопросами управления страной, то он должен иметь своих представителей как там, где «обсуждаются и решаются» эти вопросы, так и «в тех местах, где эти решения проводятся в жизнь».
Примечательно, что он не идеализировал в обеспечении функционирования государственной системы возможности уже сложившихся рядов правящей партии. Наоборот, уже с первых шагов он ставит вопрос о привлечении к управлению новых сил, свежих кадров из действительно народной среды.
«Основная задача РКИ, - заключил он свою мысль, - состоит в том, чтобы выращивать, подготовлять эти кадры, привлекая к своей работе широкие слои рабочих и крестьян». Рабоче-крестьянская инспекция, резюмировал он, должна стать школой для этих управленческих «кадров из рабочих и крестьян».
Однако реальные условия не позволяли ему сосредоточиться только на сложной и многогранной работе - регулировании механизма управления государством. Впрочем, этим вопросом, во всем его многообразии, ему предстояло заниматься всю последующую жизнь.
В действительности в этот период еще не было в завершенном виде и самого государства. Особенно неопределенное положение Советской власти сложилось на окраинах. В районах с разнонациональным населением. И вскоре Кавказское бюро попросило ЦК командировать его на Кавказ.
Положение дел на Кавказе осложнялось тем, что помимо территорий, на которых установилась Советская власть, здесь существовала образовавшаяся еще в 1918 году, после распада Закавказской федерации, так называемая Грузинская демократическая республика. Во главе ее стояло правительство старого «знакомца» Сталина - меньшевика Ноя Жордания.
Существенным аргументом в положении Грузии являлось то, что через нее проходил нефтепровод из Баку к портам Черного моря. На него вожделенно смотрел Запад. Летом 1918 года глава государства Н. Жордания заключил договор с Германией, практически сделавший Грузию немецкой колонией. Немцы ушли из Грузии только в декабре, но сразу же их место заняли англичане. Их «миротворческий» экспедиционный корпус охранял все тот же нефтепровод Баку - Батум.
Во время Гражданской войны Грузия осуществляла «демократию» в полном объеме. Она вторглась на Кубань, заняв Адлер, Сочи и Туапсе, увозя скот, оборудование; демократы вывезли даже рельсы Гагаринской железной дороги. Летом 1918 года грузинские демократы жестоко подавили восстание осетин и грузин в Цхинвали и крестьян Абхазии.
Сталин никогда не выпускал из своего внимания положение дел в этом регионе. Еще 5 июня 1918 года в телеграмме Чичерину он предложил: «В крайнем случае можно признать независимость Грузии, лишь бы Германия признала официально вопрос о Кубани, Армении и Азербайджане вопросом внутренним для России, на этом надо настаивать решительно и бесповоротно».
Однако на просьбу Чичерина написать воззвание к грузинскому народу Сталин ответил категорическим отказом: «Воззвание к грузинскому народу написать не могу, нет желания обращаться с воззванием к погибшим».
В апреле 1920 года 11-я армия заняла Азербайджан, а в мае был заключен договор между РСФСР и Грузией. В соответствии с ним
Грузия обязалась очистить свою территорию от иностранных войск, но пока она оставалась «независимо»-меньшевистской.
Сталин прибыл в Ростов-на-Дону 18 октября и на следующий день на заседании Кавбюро выступил с докладом о задачах РКП(б) в местностях, населенных народами Востока. 21 октября он выехал во Владикавказ, откуда 27-го передал в ЦК информацию о положении дел. Он прибыл сюда для участия в краевом совещании коммунистических организаций Дона и Кавказа. Совещание прошло с 27 по 29 октября, и он сделал на нем доклад «О политическом положении Республики».
С точки зрения понимания его дальнейшей позиции примечательна мысль, высказанная им в этом докладе: «Некоторые участники Октябрьского переворота были убеждены в том, что социалистическая революция в России может увенчаться успехом... если непосредственно за революцией в России начнется революционный прорыв на Западе. Этот взгляд... был опровергнут... ибо социалистическая Россия, не встретившая поддержки со стороны западною пролетариата и окруженная враждебными государствами, с успехом продолжает свое существование и развитие уже три года».
Это была не первая его филиппика в адрес догматических приверженцев мировой революции, но она означала значительно большее. Практически Сталин публично предъявил уже зарождавшийся в его сознании тезис о возможности построения социализма в одной стране.
Здесь его застала телеграмма Ленина. Она была тревожной: «Антанта пойдет в Баку. Обдумайте и приготовьте спешно меры по укреплению подступов в Баку с суши и с моря, подвоза тяжелой артиллерии и прочее. Сообщите Ваше мнение».
Приехав в Баку, он выполнил поручение Ленина, а 4 ноября на совещании Политбюро ЦК КП(б) Азербайджана и Кавбюро ЦК РКП(б) обсудил положение в Армении и условия переговоров с Грузией. В канун третьей годовщины Октября, 6 ноября состоялся его доклад в Бакинском совете. Вскоре вместе с Серго Орджоникидзе он выехал в Темир-Хан-Шуру.
Они приехали на место 12 ноября, в теплушке, и уже на станции услышали орудийную канонаду. В горах шли бои. Улицы города, базар и пристанционная площадь были заполнены вооруженными людьми. Вечером следующего дня начал свою работу Чрезвычайный съезд народов Дагестана.
Огласив на открытии съезда декларацию Советского правительства об автономии, Сталин без обиняков пояснил: «Дагестан должен быть автономным, он будет пользоваться внутренним самоуправлением, сохранив братскую связь с народами России... Автономия - не предоставляет независимости. Россия и Дагестан должны сохранить между собой связь, ибо только в этом случае Дагестан сможет сохранить свою свободу».
Позиция Сталина в национальном вопросе, которую он проводил последовательно и в дальнейшем, была глубоко продумана им. Он решительно настаивал на отказе «от кавалерийских набегов по части «немедленной коммунизации» отсталых народных масс» и призывал «перейти к осмысленной и продуманной политике постепенного вовлечения этих масс в общее русло советского развития».
Этот процесс он связывал с необходимостью сохранения национальных языков, национальной культуры и вовлечения представителей местного населения в управление окраинными регионами страны. Главное условие для укрепления связи с Центром он усматривал в том, «чтобы Советская власть стала... родной и близкой для народных окраин России». «Но для того, чтобы сделаться родной, - подчеркивал Сталин, - Советская власть должна стать прежде всего понятной для них».
Ленина тревожило положение дел в Закавказье. На следующий день, 13 ноября, он связался со Сталиным по прямому проводу. Председатель Совнаркома интересовался многими вопросами: «Как идет борьба с бандами?.. Считаете ли возможным улаживание отношений с Грузией и Арменией, и на какой основе? ...Ведутся ли серьезно работы по укреплению Баку? Прошу сообщить о Турции и Персии».
Ответив на поставленные вопросы и сообщив о положении в регионе, Сталин указал на возросшую активность англичан. Это настораживало, и Ленин попросил ускорить его приезд в Москву «для вынесения предложений на Политбюро».
Впрочем, та нетерпеливость, с которой глава Советского правительства спешил отозвать Сталина в столицу, обусловливалась не только озабоченностью делами на Кавказе. В записке Троцкому о готовящейся чистке учреждений, как московских, так и местных, он отмечает: «решим после приезда Сталина».
Но главное состояло в том, что в Москве готовилось большое мероприятие. VIII Всероссийский съезд Советов. Состоявшийся 22-29 декабря, он был посвящен вопросам восстановления промышленности, транспорта и сельского хозяйства. Именно на нем был принят общеизвестный план ГОЭЛРО. На съезде Сталина вновь избрали членом ВЦИК.
Имена прославленных маршалов и генералов, ставших непосредственными кузнецами Великой Победы, известны многим. Жуков, Рокоссовский, Конев, Малиновский… Вряд ли есть в России тот, кому не знакомы эти фамилии. Заслуги этих и многих других советских военачальников многократно описывались в исторической и мемуарной литературе. Гораздо меньше в этом плане повезло тем советским военачальникам (а также и простым офицерам и солдатам), кто пал в первые дни, недели и месяцы войны, так и не познав радости победы над гитлеровцами. Но им все мы обязаны ничуть не меньше, чем тем, кто дошел до Берлина. Ведь именно эти люди, настоящие герои и патриоты своей Родины, бились до последнего, пытаясь сдержать натиск превосходящего по вооружению и технической оснащенности врага на рубежах советской страны. В этой статье и пойдет речь об одном из таких героев.
Киевский особый военный округ в период, предшествовавший началу Великой Отечественной войны, рассматривался верховным командованием как один из ключевых военных округов страны. Киевский военный округ был создан 17 мая 1935 года - в результате разделения Украинского военного округа на Киевский и Харьковский военные округа. В 1938 году было решено преобразовать Киевский военный округ в Киевский особый военный округ (далее - КОВО). На западном направлении его роль была определяющей, поскольку он охватывал стратегически важную территорию Украинской ССР. К 1941 году он охватывал Киевскую, Винницкую, Житомирскую, Каменец-Подольскую, Станиславскую, Тернопольскую, Черновицкую, Ровенскую, Волынскую, Львовскую и Дрогобычскую области УССР.
Округ был приграничным, и это определяло его стратегическую значимость для обороны советского государства. На территории округа дислоцировалась наиболее крупная на западном направлении группировка советских войск. Естественно, что и командовать столь важным округом должен был достойный и пользующийся доверием Москвы человек. С момента формирования Киевского особого военного округа должность командующего занимали такие прославленные советские полководцы как командарм 2-го ранга Семен Константинович Тимошенко (в 1938-1940 гг.) и генерал армии Георгий Константинович Жуков (1940-1941 гг.).
28 февраля 1941 года Георгий Жуков, ставший победителем двух крупных военных игр, отрабатывавших наступление советских войск на западном направлении и, соответственно, оборону на западном направлении, был выдвинут Иосифом Сталиным на должность начальника Генерального штаба РККА. Стал вопрос, кто заменит Георгия Константиновича на посту командующего Киевским особым военным округом. Это должен был быть не менее достойный и талантливый военачальник. В конечном итоге, Сталин остановил свой выбор на генерал-лейтенанте Михаиле Петровиче Кирпоносе. Сорокадевятилетний генерал-лейтенант Кирпонос до назначения на должность командующего Киевским особым военным округом командовал Ленинградским военным округом. Это был военачальник с большим боевым опытом, получивший за советско-финскую войну высокое звание Героя Советского Союза.
От крестьянского сына до красного командира
Как и многие советские военачальники, Михаил Петрович Кирпонос был, что называется, человеком из народа. Он родился 22 января (9 января по старому стилю) 1892 года в местечке Вертиевка Нежинского уезда Черниговской губернии - в бедной крестьянской семье. Его образование свелось в подростковом возрасте к году церковно-приходской и трем годам земской школы. Поскольку средств у семьи было не так много, учебу пришлось прекратить и как многие ровесники из села, пойти работать. С 1909 года Кирпонос работал сторожем, лесником в лесничествах Черниговской губернии. В 1911 г. он женился на дочери шорника Олимпиаде Поляковой (впоследствии он развелся с ней в 1919 г., оставив себе двоих дочерей и в том же 1919 году женился на Софье Пиотровской). Когда началась Первая мировая война, Михаилу Кирпоносу было уже 22 года.
В 1915 году молодого человека призвали на военную службу. Он окончил инструкторские курсы при Ораниенбаумской офицерской стрелковой школе, после чего был распределен в 216-й запасный пехотный полк, дислоцированный в Козлове (ныне - город Мичуринск на территории Тамбовской области). В 1917 г. Кирпонос сменил воинскую специальность - он окончил военно-фельдшерскую школу, а в августе того же года был направлен на Румынский фронт в составе 258-го Ольгопольского пехотного полка. Двадцатипятилетний Михаил Кирпонос становится председателем солдатского полкового комитета, в ноябре того же года - председателем солдатского совета 26-го армейского корпуса.
Судя по всему, в эти годы молодой Кирпонос не только сочувствовал революционному движению, но и пытался принять в нем активное участие. Так, он организовал братание с австро-венгерскими солдатами, за что был арестован и в феврале 1918 г. демобилизован из российской армии. Тогда же он стал членом Российской коммунистической партии (большевиков). Вернувшись на родину, где хозяйничали немецкие и австро-венгерские войска, Михаил Кирпонос включился в партизанскую борьбу и создал небольшой отряд, воевавший как против немцев и австрийцев, так и против войск Центральной рады. Присоединившись в августе 1918 г. к Красной армии, Кирпонос практически сразу же (в следующем месяце сентябре), как опытный военный, был назначен командиром роты в составе 1-й Советской Украинской стрелковой дивизии. Дивизией, кстати, командовал легендарный комдив Николай Щорс.
В Красной армии карьера Кирпоноса пошла стремительно - в декабре, два месяца до этого прокомандовав ротой, он стал командиром батальона, а затем - начальником штаба и командиром 22-го Украинского стрелкового полка в составе 44-й стрелковой дивизии. В этом качестве комполка Кирпонос принимал участие в боях за взятие Бердичева, Житомира и Киева. В июле 1919 г. пришло новое назначение - помощником начальника дивизионной школы червоных старшин (красных командиров) той же 44-й стрелковой дивизии. Здесь начинается временное понижение Кирпоноса, судя по всему связанное с недостатком у него военного образования. Так, в мае 1920 г. он стал помощником начальника хозяйственной команды 2-й Киевской школы червоных старшин, а в июне 1921 г., через год, - начальником хозяйственной части, затем - помощником комиссара той же школы. В 1922 г. Кирпонос закончил 2-ю Киевскую школу червоных старшин, таким образом получив военное образование без отрыва от службы в школе.
После получения военного образования Кирпонос в течение года продолжал службу в Харьковской школе червоных старшин (октябрь 1922 - сентябрь 1923 гг.), где занимал должность помощника начальника по политической части. Затем последовала учеба в Военной академии РККА им. М.В. Фрунзе, которую Кирпонос окончил в 1927 г. и был распределен командиром батальона в 130-й Богунский стрелковый полк. Однако, уже в декабре 1928 г. он вновь возвращается в систему военно-учебных заведений - на этот раз в качестве помощника начальника - начальника учебной части Харьковской военной школы червонных старшин им. ВЦИК. С апреля 1929 по март 1934 гг. Кирпонос служил в 51-й Перекопской стрелковой дивизии - сначала, до января 1931 г., в должности помощника, а затем - начальника штаба дивизии.
В марте 1934 г. Михаил Кирпонос был назначен начальником и военным комиссаром Татаро-башкирской объединенной военной школы им. ЦИК Татарской АССР. Этим военно-учебным заведением Кирпонос руководил более пяти лет - с марта 1934 по декабрь 1939 гг. За это время школа претерпела несколько переименований - в декабре 1935 г. она была переименована в Татаро-башкирскую военную пехотную школу имени ЦИК Татарской АССР, в апреле 1936 г. - в Казанскую пехотную школу им. ЦИК Татарской АССР, в марте 1937 г. - в Казанское пехотное военное училище им. ЦИК Татарской АССР и, наконец, в марте 1939 г. - в Казанское пехотное училище им. Верховного Совета Татарской АССР. С марта 1937 г. военное училище стало общесоюзным и поступать в него смогли молодые люди из всех союзных республик СССР. За те пять лет, что Казанским училищем руководил Кирпонос, в нем получили подготовку и были выпущены в войска многие достойные командиры, некоторые из них были удостоены высоких наград, в том числе и звания Героя Советского Союза. Сам Кирпонос за время руководства школой и училищем вырос в званиях. 26 октября 1935 г. ему было присвоено звание комбрига, а спустя четыре года, 4 ноября 1939 г. - звание комдива.
Курсанты училища вспоминали Кирпоноса как прекрасного командира и воспитателя - военно-педагогическая деятельность была его настоящим призванием. Кроме того, Кирпонос, будучи начальником училища, занимался и административно-хозяйственной работой - ведь в тот период организация нормального снабжения училища также представлялась достаточно сложным и, в то же время, очень нужным делом. Важнейшей для Кирпоноса оставалась и партийно-политическая деятельность - еще со времен конца Первой мировой войны, когда он был избран председателем полкового солдатского комитета, Кирпонос активно занимался общественной деятельностью. Убежденный коммунист, он принимал самое активное участие во всех партийных собраниях школы и училища. Естественно, что в духе времени приходилось ему участвовать и в обличении «врагов народа». В то же время, нельзя не отметить, что Кирпонос всегда, что говорится, «знал меру» - где были настоящие оппозиционеры советскому курсу, а где - случайно заподозренные люди. Для некоторых курсантов, командиров и преподавателей училища он сыграл роль заступника. То, что Кирпонос был активным коммунистом и безоговорочно поддерживал сталинскую политику, конечно, также сыграло роль в его последующей стремительной военной карьере. В особенности если учитывать, что в конце 1930-х гг. многие командиры Красной армии были репрессированы и их должности требовалось кем-то замещать.
Советско-финская война и рост по службе
Тем временем, военно-политическая ситуация на советских границах значительно обострилась. На северо-западном направлении Советский Союз вступил в конфликт с Финляндией. 28 ноября 1939 г. был денонсирован Договор о ненападении, а 30 ноября 1939 г. советские войска, дислоцированные на советско-финской границе, получили приказ перейти в наступление. Официальным поводом к началу боевых действий послужил артиллерийский обстрел советской территории с территории Финляндии. Против Финляндии была сосредоточена внушительная советская группа войск в составе 7-й, 8-й, 9-й и 14-й армий. С первых дней начала войны стала ощущаться потребность в грамотных и талантливых командирах, в связи с чем Наркомат обороны СССР обратился к практике перевода в действующую армию высших командиров из других воинских соединений и военно-учебных заведений. В декабре 1939 г. бывший на тот период начальником Казанского пехотного училища комдив Михаил Кирпонос получил новое назначение - командиром 70-й стрелковой дивизии, входившей в состав 7-й армии РККА. Таким образом, начальнику училища, который фактически не имел, кроме кратковременного участия в Гражданской войне, реального опыта командования войсковыми соединениями, было оказано высокое доверие и, как бы, открывались возможности для дальнейшего продвижения по карьерной лестнице в случае успешного командования вверенной стрелковой дивизией.
Седьмая армия была сосредоточена на Карельском перешейке. В ее состав к ноябрю 1939 г. входили, помимо штаба армии, 19-й и 50-й стрелковые корпуса и в их составе 24-я, 43-я, 49-я, 70-я, 90-я, 123-я, 138-я, 142-я и 150-я стрелковые дивизии, три танковых бригады, шесть артиллерийских полков РГК, три артиллерийских дивизиона большой мощности РГК. Военно-воздушные силы армии включали 1-ю и 68-ю легкобомбардировочные, 16-ю скоростную бомбардировочную и 59-ю истребительную авиационные бригады в составе 12 авиационных полков и 644 самолетов.
Семидесятая стрелковая дивизия, которой предстояло командовать комдиву Кирпоносу, входила в состав 19-го стрелкового корпуса 7-й армии и включала в свой состав три стрелковых полка (68-й, 252-й и 329-й полки), два артиллерийских полка (221-й легкий артиллерийский полк и 227-й гаубичный артиллерийский полк), 361-й танковый батальон, 204-й химический танковый батальон. В феврале 1940 г. в состав дивизии был включен 28-й танковый полк на Т-26. 30 ноября 1939 г. дивизия вошла на территорию Финляндии. Принявший 25 декабря 1939 г. дивизию Кирпонос сменил ее предыдущего командира полковника Федора Александровича Прохорова. К чести последнего можно сказать, что подготовил своих бойцов он отменно и дивизия считалась одной из лучших в действующей армии. Под командованием Кирпоноса она 11 февраля 1940 г. начала участие в прорыве знаменитой «линии Маннергейма». С 11 по 14 февраля подразделения дивизии заняли часть полевые укрепления Кархульского района, 17 февраля участвовали в «битве за острова», 21-23 февраля - в захвате острова Лийсаари (Северный Березовый). 26 февраля из состава 19-го стрелкового корпуса дивизия была переведена в 10-й стрелковый корпус. Ее бойцам удалось занять часть полуострова Койвисто (Киперорт), острова Пукинсаари (Козлиный) и Ханнуккалансаари (Майский).
29 февраля дивизия была переведена в 28-й стрелковый корпус, в составе которого участвовала в боях за город Тронгзунд (высоцк), затем - за остров Равансаари (Малый Высоцкий). Наиболее знаменитым подвигом дивизии стало форсирование в ночное время по льду Выборгского залива. Совершив шестисуточный рейд в тыл противника, в марте 1940 г. дивизия заняла плацдарм на северном берегу залива и взяла под контроль дорогу Выборг - Хамина. Этот бросок дивизии сыграл важнейшую роль в штурме Выборга, что не могло не остаться без внимания вышестоящего командования. Дивизия была награждена орденом Ленина, а 252-й стрелковый и 227-й гаубичный артиллерийский полки были награждены орденами Красного Знамени. Командир дивизии Михаил Петрович Кирпонос 21 марта 1940 года был удостоен высокого звания Героя Советского Союза и получил орден Ленина и медаль «Золотая Звезда».
Успешное командование 70-й стрелковой дивизией, показавшей свою доблесть и боевую выучку в советско-финской войне, стало «звездным часом» комдива Кирпоноса в прямом и переносном смысле. Именно с этого времени начинается его стремительное, но, к сожалению, кратковременное, восхождение по ступеням командных должностей РККА. До этого Кирпонос пять лет руководил военным училищем, в течение четырех лет повысился лишь на одно звание. Но подвиг 70-й стрелковой дивизии способствовал тому, что комдива заметили. В апреле 1940 года, спустя месяц после форсирования Выборского залива, Михаил Кирпонос был назначен командиром 49-го стрелкового корпуса, входившего в состав Киевского особого военного округа. Однако уже в июне того же года, спустя два месяца после назначения командиром корпуса, Кирпоноса ждет следующее колоссальное повышение - он назначается командующим войсками Ленинградского военного округа. 4 июня 1940 г. Михаилу Петровичу Кирпоносу было присвоено воинское звание «генерал-лейтенант» (в связи с введением генеральских званий в РККА).
Киевский Особый военный округ
Однако на должности командующего Ленинградским военным округом Михаил Кирпонос также пробыл недолго. Уже в феврале 1941 г., менее чем через год после назначения на ЛВО, Кирпонос назначается командующим Киевским Особым военным округом. 22 февраля 1941 г. Михаилу Петровичу Кирпоносу было присвоено очередное воинское звание «генерал-полковник». Назначение на Киевский Особый военный округ показывает, что верховное командование доверяло Михаилу Кирпоносу и, судя по всему, именно после его успешного руководства частями 70-й стрелковой дивизии во время советско-финской войны, видело в нем перспективного командира, способного хорошо подготовить войска стратегически важного округа и эффективно ими командовать.
Судя по всему, Сталин, назначая Кирпоноса командующим важнейшего в системе обороны западного направления военного округа, рассчитывал, что Кирпонос сможет подготовить округ к грядущей войне, не вызывая при этом подозрений со стороны противника. Ведь у Кирпоноса в годы Гражданской войны был богатый опыт участия в партизанском движении - сначала командования собственным повстанческим отрядом, а затем службы в дивизии Щорса. Командование же партизанским формированием требует той креативности мышления, многогранности, способности самостоятельно принимать решения, которой иногда не достает командирам частей регулярной армии. Тем более, что Кирпоносу приходилось совмещать не только военное и политическое руководство, но и функции администратора и снабженца. В целом следует отметить, что в выборе Кирпоноса на должность командующего округом ошибки не было - генерал-полковник действительно по своим личностным и профессиональным качествам соответствовал возлагаемым на него надеждам. Хотя, все же, был один недостаток у нового командующего - слишком малый по времени опыт командования действующими боевыми подразделениями.
По сути дела, если не учитывать время участия в Гражданской войне в дивизии Щорса, а позже - в советско-финской войне, большая часть военной службы Михаила Петровича пришлась на военно-педагогическую деятельность - он занимал различные должности в военно-учебных заведениях. На этот недостаток обратил внимание и генерал армии Георгий Константинович Жуков, у которого Кирпонос принимал командование Киевским Особым военным округом: «Я был рад, что Киевский особый военный округ достался такому достойному командиру. Конечно, у него, как и у многих других, еще не было необходимых знаний и опыта для руководства таким большим пограничным округом, но жизненный опыт, трудолюбие и природная сметка гарантировали, что из Михаила Петровича выработается первоклассный командующий войсками» (Цит. по: Мерецков К. А. На службе народу. СПб., 2003). То есть, несмотря на недостаток опыта, Жуков, тем не менее, признавал в Кирпоносе перспективного командира и был убежден в том, что генерал-полковнику удастся в полной мере раскрыть свой полководческий талант, вникнув в нюансы командования округом.
Иван Христофорович Баграмян, в то время в звании полковника служивший начальником оперативного отдела - заместителем начальника штаба Киевского Особого военного округа, вспоминает назначение Кирпоноса командующим округом: «Вскоре после приезда новый командующий обошел штаб. Видимо, ему хотелось быстрее ознакомиться с положением дел, с людьми. Побывал он и у нас, в оперативном отделе. Его худощавую, ладную фигуру плотно облегал тщательно отутюженный китель. На груди поблескивала золотая звездочка Героя. Бледное, гладко выбритое лицо почти без морщин. Над большими голубыми глазами нависали черные брови. Темные, густые волосы тщательно расчесаны на пробор. Лишь легкая седина на висках да глубокие складки в уголках губ выдавали, что этому моложавому человеку уже под пятьдесят» (Цит. по: Баграмян И.Х. Так начиналась война. М., 1971).
Большое внимание командующий Кирпонос уделял вопросам боевой подготовки войск. Прекрасно понимая, то наиболее вероятным противником Советского Союза является Германия, командование РККА уделяло большое внимание именно подготовке воинских частей и соединений Киевского Особого военного округа. В первую очередь, была поставлена задача отработки действий в случае танковой атаки противника. С другой стороны, делался упор на совершенствование подготовки собственных танковых подразделений. Так, наиболее частым гостем командующий округом генерал-полковник Кирпонос был в механизированных корпусах, где проверял умение экипажей управлять танками, а танковых подразделений - слаженно действовать в бою.
Помимо боевой подготовки, важнейшим направлением деятельности войск Киевского Особого военного округа оставалось строительство и оборудование оборонительных сооружений в приграничных районах. Однако, несмотря на все усилия командующего, округ испытывал массу проблем, характерных для всей РККА в предвоенный период. В первую очередь, речь идет о слабой вооруженности и нехватке личного состава в частях и соединениях. По воспоминаниям И.Х. Баграмяна, только в Киевском Особом военном округе не хватало 30 тысяч военнослужащих. И это несмотря на то, что военные училища были переведены с трехгодичного на двухгодичный срок обучения, создавались курсы младших лейтенантов для ускоренной подготовки командного состава. Что касается обеспечения войск вооружением и техникой, то повсеместно ощущался недостаток , средств связи и специальной техники, транспортных средств. Все это восполнить в одночасье не представлялось возможным - народное хозяйство страны и так работало на пределе.
Война
22 июня 1941 г. гитлеровская Германия и ее сателлиты напали на Советский Союз. В числе первых их удар приняли и войсковые части и соединения, входившие в состав Киевского Особого военного округа. В день начала войны Киевский Особый военный округ был преобразован в Юго-Западный фронт. Генерал-полковник Михаил Кирпонос был назначен командующим войсками Юго-Западного фронта. Войска Юго-Западного фронта насчитывали 957 тысяч солдат и офицеров. На вооружении округа находилось 12,6 тыс. артиллерийских орудий и минометов, 4783 танка и 1759 самолетов. Против Юго-Западного фронта была сосредоточена гитлеровская группа армий «Юг» численностью в 730 тысяч солдат и офицеров, 9,7 тыс. артиллерийских орудий и минометов, 799 танков и 772 самолета. То есть, на первый взгляд советские войска имели значительное превосходство не только в живой силе, но и в вооружении. Однако в действительности ситуация выглядела иным образом. Во-первых, практически сразу после начала войны группа армий «Юг» получила подкрепление из 19 дивизий, также к ней присоединились венгерские, румынские, итальянские и словацкие войска. Юго-Западный фронт подкрепления в таких количествах не получал, а состояние его технического парка, хотя и превосходящего на первый взгляд германский по численности танков, самолетов и артиллерийских орудий, оставляло желать лучшего. Во-вторых, лишь несколько советских дивизий дислоцировалось в непосредственной близости к границе, тогда как противник ударил сразу всем «кулаком» группы армий «Юг», обеспечив себе численное превосходство над советскими войсками в приграничной области и нивелировав возможности войск Юго-Западного фронта на более поздних этапах боевых действий, поскольку они вступали в боевые действия поочередно и, соответственно, не могли использовать свои преимущества в большей численности личного состава.
Ставка Верховного Главнокомандующего 22 июня 1941 г. отдала приказ генерал-полковнику Кирпоносу обеспечить контрнаступление советских войск силами 5-й и 6-й армий и взять Люблин. Сама по себе эта задача представала трудновыполнимой, однако Кирпоносу не оставалось ничего иного, как попытаться ее выполнить. В командовании фронта наметились противоположные точки зрения. Член Военного совета фронта корпусной комиссар Николай Николаевич Вашугин выступил за немедленное исполнение приказа Ставки Верховного Главнокомандующего о контрнаступлении. Противоположной позиции придерживался начальник штаба фронта генерал-лейтенант Максим Алексеевич Пуркаев. Он понимал, что войска фронта просто не успеют сконцентрироваться для нанесения ответного удара и предлагал организовать оборону, как можно дольше сдерживая противника с целью создания укрепленных районов во внутренних территориях округа.
Михаил Петрович Кирпонос выступил с несколько иной идеей - он предложил нанести удар по основанию немецкой группировки, направленной на Киев силами трех механизированных корпусов и стрелковых дивизий 5-й и 6-й армией. Задачей контрудара было бы полное уничтожение авангарда противника и максимальное сдерживание 1-й танковой армии, которой командовал генерал Эвальд фон Клейст (в состав танковой армии входили пять танковых дивизий вермахта). Однако наступательный удар советских войск оказался неудачным. Не было налажено взаимодействие между механизированными корпусами. Организационные просчеты привели к истощению ресурсной части старой бронетанковой техники, которой преимущественно и были оснащены механизированные корпуса фронта. Наконец, 34-я танковая дивизия оказалась окружена и смогла прорваться к своим, лишь потеряв все свои танки. Говоря о причинах организационных просчетов, П.В. Буркин обращает внимание на недостаточный практический опыт генерала Кирпоноса по руководству крупными воинскими соединениями. Ведь, по сути дела, до того, как стать командующим округом, он командовал лишь стрелковой дивизией, к тому же не имевшей в своем составе танковых подразделений. Соответственно, опыта организации взаимодействия механизированных соединений Кирпонос не имел (См.: Буркин П.В. Генерал Кирпонос: опыт историко-антропологического исследования).
Однако в определенной степени войскам Юго-Западного фронта все же удалось существенно затруднить продвижение противника по направлению к Киеву. Хотя план контрнаступления провалился, но советские войска остановили части вермахта в 20 км. к западу от Киева. Это заставило гитлеровцев поменять тактику наступления. Командование вермахта временно отказалось штурмовать Киев и направило все силы на левый фланг фронта. Противник оттеснил 6-ю и 12-ю советские армии на юг Украины, постепенно отрезая их от основных сил Юго-Западного фронта. В районе Таращи было задумано ответное наступление 26-й армии, однако в конечном итоге оно было пресечено противником. Вермахт отбросил 26-ю армию на северо-восток, после чего положение Юго-Западного фронта еще более ухудшилось. Соединения противника вплотную подошли к Киеву. Верховное командование требовало немедленного удержания столицы Советской Украины. 8 августа Кирпонос организовал контрнаступление на позиции противника, бросив на него все имеющиеся в его распоряжении силы - 175-ю, 147-ю стрелковые дивизии, участвовавшие в обороне Киева, резервные 206-ю и 284-ю дивизии, 2-ю и 6-ю воздушно-десантные бригады. 9 августа в бой вступили 5-я воздушно-десантная бригада и киевское народное ополчение. В итоге вермахт начал постепенное отступление от Киева. К 16 августа противник был оттеснен на исходные позиции героическими усилиями советских войск. Оборона Киева сыграла важнейшую роль на первом этапе Великой Отечественной войны, существенно затормозив продвижение войск неприятеля вглубь советской территории и заставив гитлеровское командование изменить траекторию движения основных сил вермахта. Таким образом, на целый месяц, что в условиях войны имело очень большое значение, было задержано гитлеровское наступление в сторону Москвы.
Поскольку гитлеровские войска были перенаправлены с московского на южное направление, основной задачей становилось отступление из-под Киева. На этом настаивали и сам Кирпонос, и маршалы Буденный и Шапошников. Однако Сталин разрешения на отвод войск не дал. В результате, к 14 сентября 5-я,21-я, 26-я и 37-я армии попали в окружение. Десятки тысяч советских военнослужащих погибли в окружении или при попытках его прорыва. Войска Юго-Западного фронта оказались разобщены и окружались противником. 20 сентября к хутору Дрюковщина, что в 15 км. к юго-западу от Лохвицы, подошли штабы Юго-Западного фронта и 5-й армии с силами сопровождения. Здесь их атаковали части гитлеровской 3-й танковой дивизии. Командующий артиллерией 5-й армии генерал-майор Сотенский и офицеры его штаба попали в плен. Общая численность штабной колонны к этому моменту составляла около тысячи человек, в том числе примерно 800 командиров - генералов и офицеров штаба, а также комендантская рота.
Колонна отошла в рощу Шумейково. В составе колонны находились сам командующий фронтом генерал Кирпонос, начальник штаба фронта Тупиков, члены Военного совета фронта Бурмистенко и Рыков, командующий 5-й армией Потапов и другие высшие командиры фронта. Части вермахта атаковали рощу Шумейково по трем направлениям. Бой продолжался пять часов. Генерал-полковник Михаил Кирпонос был ранен в ногу, затем ему в грудь попали осколки мины, отчего он и скончался. Подчиненные захоронили командующего фронтом здесь же, на территории рощи. В бою погибли также начальник штаба Тупиков, член Военного совета Бурмистенко, многие другие командиры. Командующий 5-й армией генерал Потапов попал в плен.
В декабре 1943 г. останки генерал-полковника Героя Советского Союза Михаила Петровича Кирпоноса были перезахоронены в Киеве в Ботаническом саду им. А.В. Фомина, а в 1957 г. - перенесены в Парк Вечной Славы. Генералу Кирпоносу в полной мере так и не удалось раскрыть свой, безусловно, присутствовавший полководческий талант. Он погиб в самом начале войны, застав самые трагические ее моменты - отступление советских войск, занятие огромной части территории Советской Украины. Тем не менее, с уверенностью можно говорить о том, что генерал Кирпонос внес колоссальный вклад в оборону страны от агрессии гитлеровской Германии. Задержав немецкие войска под Киевом, он отсрочил наступление на Москву, дав возможность консолидировать силы РККА на защите советской столицы. Несмотря на все те ошибки и просчеты в руководстве войсками, на которые обращают внимание многие современные историки, генерал Кирпонос с честью прошел свой путь советского воина и погиб на поле боя, в сражении, не сдавшись в плен неприятелю. Остается лишь привести в завершение статьи слова из воспоминаний Маршала Советского Союза Кирилла Семеновича Москаленко о генерал-полковнике Кирпоносе: «он был храбрым в военном отношении человеком и проявил себя храбрым и волевым командиром… храбрый, мужественный генерал погиб в дни тяжёлых испытаний, оставив по себе добрую и светлую память в сердцах тех, кто знал его…» (Москаленко К. С. На юго-западном направлении. М., 1975).
Ctrl Enter
Заметили ошЫ бку Выделите текст и нажмите Ctrl+Enter
После «внезапного» нападения прошло чуть больше суток. 23 июня 1941. 9 ч утра. Юго-Западный фронт
Катастрофа
Решение о нанесении контрудара по германским войскам группы армий «Юг» было принято в штабе Юго-Западного фронта еще вчера, около полуночи. Фактически, все руководство фронта - Кирпонос, Пуркаев и Баграмян - считали этот контрудар преждевременным и опасным. Но с генералом армии Жуковым, прибывшим на Юго-Западный по личному приказу Сталина, вряд ли можно было спорить. Тем более что Жуков действовал в соответствии с уже полученной ДИРЕКТИВОЙ № 3.
Мнение Жукова поддержал прибывший вместе с ним член военного совета фронта первый секретарь ЦК КП(б) Украины Никита Хрущев, а также комиссар Николай Вашугин, у которого после провала контрудара все-таки хватило совести пустить себе пулю в висок
В тот трагический вечер 23 июня 1941 г., как видно, и для Жукова, и для Хрущева, и для Вашугина, как и для всех присутствовавших в кабинете командующего Кирпоноса, самым важным было немедленно приступить к выполнению приказа Сталина. Отношение к вождю и его приказам в те дни лучше всех выразил будущий «разоблачитель культа личности» Хрущев: «Все народы Советского Союза видят в Сталине своего друга, отца и вождя. Сталин - друг народа в своей простоте. Сталин - отец народа в своей любви к народу. Сталин - вождь народов в своей мудрости руководителя борьбой народов».
Жуков, облеченный полномочиями Сталина, приказал командующему фронта немедленно приступить к выполнению ДИРЕКТИВЫ № 3. Вспоминает Жуков: «…Я предложил Кирпоносу немедленно дать предварительный приказ о сосредоточении механизированных корпусов для нанесения контрудара по главной группировке армий „Юг“, прорвавшейся в районе Сокаля…»
ДИРЕКТИВА № 3 предписывала для нанесения контрудара на Юго-Западном направлении использовать силы 5-й и 6-й армий и не менее пяти механизированных корпусов, из восьми имеющихся в распоряжении фронта. Задача, следовательно, состояла в том, чтобы в возможно короткий срок, сосредоточить эти силы и ввести их в сражение одновременно. Но именно эта задача, по свидетельству Баграмяна, была в сложившейся ситуации невыполнима. Большая часть мехкорпусов уже была втянута в бои с наступающим противником и не могла быть использована для контрудара. Другие изначально были дислоцированы далеко от границы: 9-й - у Новоград-Волынска, 19-й - в районе Житомира, а 24-й - в районе Проскурова. Для выдвижения на рубежи контрудара эти корпуса должны были совершить марш от 200 до 400 км. Так что, реально, речь могла идти только о 8-м мехкорпусе под командованием генерал-лейтенанта Дмитрия Рябышева, тем более что этот корпус был оснащен значительным количеством танков новой конструкции. Авангард мехкорпуса Рябышева вышел в заданный район сосредоточения под Бродами 23 июня 1941 г., на рассвете. А в 9 часов утра на командный пункт Рябышева прибыл Жуков.
«Лишь бы не опоздать с контрударом!»
Командный пункт Рябышева был наскоро оборудован в палатке среди густого соснового леса. По тому, как выглядел генерал, по лицу его и по одежде, видно было, что 8-й мехкорпус за эти первые сутки войны уже успел совершить нелегкий путь.
По воспоминаниям Жукова, в то утро под Бродами он был уверен, что головная дивизия корпуса, во главе с генерал-лейтенантом Рябышевым, прошла из пункта своего расквартирования в Дрогобыче до Брод, порядка, 150 километров. Но Жуков ошибался. В действительности, путь, который прошла дивизия, составлял уже около 500 километров. Дело было в том, что еще 22 июня 1941 г., после «внезапного» нападения, Кирпонос, не имея конкретных указаний Москвы, по собственной инициативе, начал выдвигать механизированные корпуса на Запад - к границе. Как свидетельствует заместитель командира корпуса по политчасти бригадный комиссар Николай Попель, первый приказ о выдвижении привезли из штаба армии 22 июня 1941 г. в 10 часов утра. Приказ предписывал корпусу двигаться на Запад и сосредоточиться к исходу дня в лесу под Самбором, в 80 километрах от Дрогобыча. Пройдя форсированным маршем до Самбора и не успев еще заглушить моторы танков, уставшие бойцы, вынуждены были снова двинуться в путь по новому приказу - на северо-восток. В течение ночи, на марше, корпус Рябышева получил еще несколько приказов, и еще несколько раз менял направление движения. Так что, когда в 9 часов утра в лесу под Бродами Жуков встретился с Рябышевым, 8-й мехкорпус уже успел пройти не одну сотню километров.
Вспоминает Жуков: «По внешнему виду комкора и командиров штаба нетрудно было догадаться, что они совершили нелегкий путь. Они очень быстро прошли из района Дрогобыча в район Броды, настроение у всех было приподнятое.
Глядя на Рябышева и командиров штаба, я вспомнил славную 11-ю танковую бригаду и ее командира, отважного комбрига Яковлева, вспомнил, как отважно громили противника бойцы этой бригады у горы Баин-Цаган на Халхин-Голе. «Да, эти люди будут и теперь драться не хуже, - подумал я».
Вот о чем думал в этот час генерал армии Жуков - о Халхин-Голе, о танковой бригаде отважного комбрига Михаила Яковлева, которая тогда, в августе 1939 г., пройдя около 70 километров по открытой степи, в одиночку сходу вступила в бой с врагом. Жуков, по его собственному признанию, знал тогда, что без поддержки пехоты бригада понесет тяжелые потери и сознательно «шел на это». Танки Яковлева горели как факелы. Более половины машин потеряла бригада и более половины личного состава. Там же, на Халхин-Голе, пал смертью храбрых Яковлев.
Но гибель людей никогда не смущала Жукова.
Не смущает его она и сейчас. Генерал-лейтенант Рябышев показал Жукову на карте, где и как расположены его дивизии, доложил, в каком состоянии находится материальная часть, в каком настроении люди.
По воспоминаниям Жукова, Рябышев сказал ему: «Корпусу требуются сутки для полного сосредоточения, приведения в порядок материальной части и пополнения запасов… За эти же сутки будет произведена боевая разведка и организовано управление корпусом. Следовательно, корпус может вступить в бой всеми силами утром 24 июня…»
Но Юго-Западный фронт 1941 г. - это не Халхин-Гол 1939 г.
И танковая группа генерал-фельдмаршала Пауля Людвига фон Клейста - это не 6-я японская армия. Жуков знает, что сил и средств одного 8-го мехкорпуса недостаточно для мощного контрудара по танковым армадам гитлеровцев, и все-таки решает провести его.
Жуков: «…Конечно, лучше было бы нанести контрудар совместно с 9-м, 19-м и 22-м механизированными корпусами, но они, к сожалению, выходят в исходные районы с опозданием. Ждать полного сосредоточения корпусов нам не позволит обстановка».
Решение принято - не дожидаясь полного сосредоточения механизированных корпусов, начать контрудар, вводя танковые дивизии в бой по мере подхода, по частям.
«Навстречу войне»
Но если Жуков, опасаясь «опоздать с контрударом», действительно надеялся, что 8-й мехкорпус сможет вступить в бой утром 24 июня, то он просто не сумел оценить всю сложность процесса сосредоточения войск в обстановке, сложившейся после «внезапного» нападения.
Корпус генерал-лейтенанта Рябышева включал две танковые дивизии, моторизованную дивизию и мотоциклетный полк. Всего 932 танка, около 350 бронемашин, порядка 5000 автомашин, 1500 мотоциклов, 150 орудий и около 32 000 человек личного состава. Вся эта громоздкая бронетанковая махина, танк за танком, машина за машиной, шла на Запад, оставляя позади себя запах гари и облака пыли.
А навстречу ей, на Восток, шла война.
Вспоминает бригадный комиссар Николай Попель: «Навстречу танкам из Перемышля непрерывной вереницей шли грузовики. В кузовах на чемоданах, на кое-как собранных и связанных узлах, сидели женщины и дети. Испуганные, растерянные, неожиданно лишившиеся крова, многие ставшие уже вдовами или сиротами.
Редкая машина без раненых. Через неумело, на ходу сделанные повязки бурыми пятнами проступала кровь. Одни - в беспамятстве, другие - в слезах, третьи - молчат, окаменев в несчастье.
Рев танков не мог заглушить нараставшего гула артиллерийской канонады. Мы двигались навстречу войне, и все явственней становились ее зловещие приметы. Начиналась зона действенного огня дальнобойных батарей противника…»
Скорость, с которой двигался мехкорпус, была гораздо меньше плановой и с каждым часом она все уменьшалась. Днем многокилометровая колонна бронетанковой техники подвергалась бомбежке и пулеметному обстрелу истребителей люфтваффе. Ночью колонна вынуждена была двигаться с выключенными фарами в кромешной тьме. Неотдыхавшйе уже вторые сутки водители засыпали за рулем. Танки съезжали в кюветы, сталкивались друг с другом.
При получении каждого нового приказа, требующего изменения маршрута, приходилось разворачивать всю колонну.
Главные силы 8-го мехкорпуса сосредоточились в районе Бродов не к 23 июня, как предполагалось, а только к полуночи 24 июня, и контрудар пришлось перенести на 25 июня 1941 г.
Вспоминает Рябышев: «К 24 часам главные силы корпуса… в основном сосредоточились в районе Яворова. Боевая задача, поставленная им: к исходу 24.06 сосредоточиться - 34-й т. д. в районе Радзивилова, 12-й т. д. - в районе Бродов, с утра 25.06 быть готовыми к наступлению на Броды -Берестечко…»
Вспоминает Попель: «Теперь никто не сомневался: отсюда, из густого, по-летнему душистого соснового бора под Бродами, у нас нет пути иного, кроме как на врага… Данных о том, что гитлеровцы ждут нашего контрудара, нет. Возможно, потому что вообще сведениями о силах и намерениях фашистского командования мы не богаты, а быть может, самоуверенный враг, уже подходивший к Дубно, просто не допускал, чтобы русские отважились на такое безрассудство».
Но русские отважились!
На Западном фронте
Так было на Юге, а на Западном направлении, ведущем через Минск и Смоленск на Москву, положение было еще более катастрофичным.
Ведь именно Москва - столица большевистской России - была главной целью Гитлера. Как отмечалось в гитлеровской «Директиве № 21», захват Москвы будет свидетельствовать о «решающем политическом и экономическом успехе» всей кампании и «неминуемо приведет к прекращению сопротивления русских». Впрочем, той же самой тактики придерживался Гитлер и в отношении других столиц захваченных им государств Европы - Праги, Варшавы, Парижа. Следствием этой, оправдавшей себя тактики, явилось сосредоточение на Западном направлении мощнейшей группы армий «Центр», под командованием участника Польской и Французской кампаний генерал-фельдмаршала Федора фон Бока, и назначении выдающегося теоретика танковой войны генерал-полковника Хайнца Гудериана командиром одной из действующих здесь танковых групп.
По тщательно разработанному германскими генштабистами плану танковые и моторизованные соединения группы «Центр» при поддержке бомбардировочной авиации должны были стремительно выйти в район Минска и окружить войска Западного фронта. А затем, не занимаясь отдельными оставшимися в тылу группировками советских войск, с ходу форсировать Западную Двину и Днепр и продолжать наступление на Смоленск и, далее, на большевистскую столицу.
Войскам группы «Центр» должны были противостоять 3, 4 и 10-я армии Западного фронта. Но в тот предрассветный час, 22 июня 1941 г., первые эшелоны этих армий находились в местах постоянного расквартирования или же «на маневрах», без боевых патронов и снарядов. Границу же прикрывали лишь пограничные отряды, артиллерийско-пулеметные батальоны, занимавшие некоторые узлы укрепрайонов, и инженерные части, выполнявшие в этом районе строительные работы. Получив первую сталинскую директиву с предупреждением о возможном «внезапном» нападении Германии, командующий фронтом Павлов в третьем часу утра отдал приказ частям первого эшелона прикрытия занять долговременные огневые точки. Но время было уже упущено!
Части первого эшелона начали выдвигаться к границе только с 6 часов утра. И, вступая в бой по частям, точно так же как это происходило на Юго-Западном фронте, были не в состоянии остановить продвижение танковых клиньев гитлеровцев. Положение еще больше усложнилось полным отсутствием зенитной артиллерии, находившейся в 400 км от границы, и гибелью сотен самолетов, уничтоженных люфтваффе в первые часы войны. Страшную картину положения советских войск на Западном фронте рисует начальник штаба 4-й армии полковник Леонид Сандалов: «Только в 6 часов [утра] командование армии получило из округа приказание: «Ввиду обозначившихся со стороны немцев массовых военных действии приказываю: поднять войска и действовать по боевому. Павлов, Фоминых, Климовских».
Но войска армии уже с 4 часов вели тяжелые бои».
Командование 4-й армии, правда, пыталось ввести в действие армейский ПЛАН ПРИКРЫТИЯ РП-4, но после начала боев этот план уже не соответствовал обстановке.
Полковник Сандалов: «Командование армии никаких самостоятельных решений, кроме приведения войск в боевую готовность, в первые часы войны не приняло. А убедившись, что война началась, оно пыталось провести в жизнь решения, принятые до войны по плану РП-4, которые никак не соответствовали складывавшейся обстановке.
Сбор войск в районах, предусмотренных планом прикрытия, для последующего выдвижения их в назначенные полосы обороны в создавшейся обстановке стал невозможен. Попытки войск выйти в свои районы сбора из-за больших переходов, во время которых они несли большие потери, был неудачным, и поэтому организовать оборону и оказать сопротивление на линии создаваемого укрепленного района оказалось невозможным».
Как свидетельствует Сандалов, дислокация войск Западного военного округа, точно так же как и дислокация войск Юго-Западного, не позволяла осуществить оперативное сосредоточение войск после «внезапного» нападения - в разгар войны.
Свидетельство Сандалова однозначно подтверждается текстом плана прикрытия Западного округа, утвержденного наркомом обороны Тимошенко и подписанного командующим Павловым. Этот подробно составленный план занимает 19 страниц и включает еще 27 различных приложений, карт, схем и таблиц. В соответствии с планом, сосредоточение 24-й и 100-й стрелковых дивизий округа производится поэшелонно, вначале автотранспортом, а затем еще и по железной дороге. В назначенные районы сосредоточения дивизии должны прибыть на третий день мобилизации!
Для перевозки людей и лошадей в распоряжение командиров дивизий выделяются автотранспортные полки: 24-й дивизии - 865 автомашин разных марок, а 100-й дивизии - 1409 автомашин! Аналогично проходит и сосредоточение остальных дивизий округа.
Такую страшную картину трудно даже себе представить! Десятки тысяч автомашин, переполненных людьми и лошадьми, под бомбами люфтваффе движутся в назначенные им районы сосредоточения, может быть, уже захваченные врагом!
Сталинская ДИРЕКТИВА № 2 попала в штаб 4-й армии к генерал-майору Алексанру Коробкову только в 6 часов вечера, через 14 часов после «внезапного» нападения. Только в 6 часов вечера на командный пункт Коробкова в Запруды прибыл помощник командующего фронтом генерал-майор Иван Хабаров и привез приказ Павлова за подписью начальника штаба Климовских.
ИЗ ПРИКАЗА КОМАНДУЮЩЕГО ЗАПАДНЫМ ФРОНТОМ
Командующему 4-й армией
Командующий ЗапОВО приказал: «Прорвавшиеся и прорывающиеся банды решительно уничтожить, для чего в первую очередь используйте корпус Оборина… В отношении действий руководствуйтесь „красным пакетом"…»
К приказу была приложена выписка из ДИРЕКТИВЫ № 2: «Войскам всеми силами и средствами обрушиться на вражеские силы и уничтожить их в районах, где они нарушили советскую границу.
Впредь до особого распоряжения наземными войсками границу не переходить».
В 6 часов вечера войскам генерал-майора Коробкова Москва все еще приказывала «наземную границу не переходить». А в это время германские танковые дивизии уже вторглись на советскую территорию на глубину 25-30 километров! Темпы наступления германской армии были настолько стремительны, что они удивили даже гитлеровское командование.
ИЗ «ВОЕННОГО ДНЕВНИКА» ФРАНПА ГАЛЬДЕРА
Утреннее донесение за 23.06 и полученные в течение ночи итоговые оперативные сводки за 22.06 дают основание сделать вывод о том, что следует ожидать попытки общего отхода противника.
Командование группы армий «Север» считает даже, что такое решение было принято противником еще за четыре дня до нашего наступления.
В пользу вывода о том, что значительная часть сил противника находится гораздо глубже в тылу, чем мы считали, и теперь частично отводится еще дальше, говорят следующие факты: наши войска за первый день наступления продвинулись с боями на глубину до 20км, далее - отсутствие большого количества пленных, крайне незначительное количество артиллерии, действовавшей на стороне противника, и обнаруженное движение моторизованных корпусов противника от фронта в тыл, в направлении Минска…
А еще через четыре дня, 26 июня 1941 г., 2-я танковая группа Гудериана и 3-я танковая группа Гота уже были в 20 километрах от Минска, завершая охват столицы Белоруссии в стальные клещи и угрожая Смоленску и Москве. Сложившаяся ситуация заставила Сталина еще 25 июня 1941 г., еще до того, как замкнулись клещи, приказать Павлову осуществить «форсированный отход 3-й и 10-й армий». А 26 июня 1941 г. Сталин направил на Западный фронт Ворошилова.
О причинах произошедшей катастрофы Ворошилову доложили генерал Павлов и маршал Шапошников, который, как известно, еще со второй половины дня 22 июня 1941 г. находился при штабе Павлова.
ИЗ ДНЕВНИКОВЫХ ЗАПИСЕЙ АДЪЮТАНТА ВОРОШИЛОВА
ГЕНЕРАЛ-МАЙОРА ЩЕРБАКОВА
Станция Полынские хутора
Ворошилов: Скажите, как могло случиться, что за неделю войны отдана врагу большая часть Белоруссии, а войска поставлены на грань катастрофы?
Шапошников: Наши неудачи можно объяснить рядом причин…
Но решающая, непосредственная причина: войска округа не были своевременно предупреждены о готовящемся нападении немцев, а следовательно, не были приведены в боевую готовность, что и предопределило в дальнейшем неблагоприятный для нас ход событий.
Павлов: Наша плотность на границе была такова, что ее можно было проткнуть в любом месте. Что касается директивы наркома обороны о приведении войск в боевую готовность, полученную штабом округа за несколько часов до нападения немцев, то она никакого практического значения уже не имела.
Войска в приграничной полосе были застигнуты врасплох, и большинство дивизий получили приказ о выдвижении на границу, когда вторжение немцев уже началось…
Шапошников: Как показал характер действий противника утром и в течение всего дня 22 июня, немцы, видимо, неплохо были осведомлены о дислокации наших войск и местах важнейших объектов, о чем свидетельствуют первые удары бомбардировщиков по крупным штабам, аэродромам и расположению стрелковых дивизий и мехчастей…
Если оставить на совести Шапошникова его, по меньшей мере странную критику «неприведения войск в боевую готовность», причины которой ему - главному стратегическому советнику Сталина - были, несомненно, хорошо известны, как и причины того, что «немцы были неплохо осведомлены о дислокации наших войск» - в общем, нарисованная им картина соответствовала действительности и была в действительности катастрофичной.
И лучше всех, наверное, это понимал Сталин.
«Козлы отпущения»
Генерал армии Павлов, наверное, слишком много сказал Ворошилову. Он, по сути, с поразительной точностью, назвал четыре основные причины катастрофы: плотность войск на границе была такой, что ее можно было проткнуть в любом месте; директива о приведении войск в боевую готовность была получена всего за несколько часов до нападения; войска получили приказ о выдвижении, когда вторжение уже началось и, наконец, немцы были хорошо осведомлены о дислокации советских войск и о местах расположения важнейших военных объектов.
Все перечисленные Павловым причины катастрофы, независимые от действий командования фронтом, были результатом приказов Москвы. Павлов действительно сказал слишком много и этим он подписал себе смертный приговор. Тем более что Сталину нужно было свалить с себя вину за происшедшую катастрофу, а фигура генерала Павлова идеально подходила на роль «козла отпущения».
Генерал армии Дмитрий Павлов, Герой Советского Союза, награжденный тремя орденами Ленина за проявленный героизм в боях, уже через неделю после разговора с Ворошиловым, 4 июля 1941 г. был арестован и предан суду военного трибунала за трусость, развал управления войсками и самовольное оставление боевых позиций.
22 июля 1941 г. трибунал приговорил Павлова к расстрелу, и в ту же ночь он был расстрелян. Вместе с командующим были расстреляны: начальник штаба генерал-майор Климовских, начальник связи генерал-майор Григорьев и командующий 4-й армией генерал-майор Коробков. И это были не последние жертвы - с первых дней войны по 10 октября 1941 г. по приговорам военных трибуналов было расстреляно 10 201 военнослужащий, из них 3321 человек - перед строем.
Сталин отзывает Жукова
В тот самый трагический день, 26 июня 1941 г., когда Гудериан и Гот уже были в 20 километрах от Минска, Сталин, как видно осознал размеры произошедшей катастрофы. Дав приказ об отводе войск Западного фронта, он взялся за организацию обороны Москвы.
И, прежде всего, вождь отзывает с Юго-Западного фронта Жукова.
Пребывание героя Халхин-Гола там все равно уже бесполезно - ответный удар, в том варианте как он был задуман и запланирован, уже все равно не мог быть осуществлен.
По воспоминаниям Жукова «…26 июня на командный пункт Юго-Западного фронта в Тернополь мне позвонил Сталин и сказал: „На Западном фронте сложилась тяжелая обстановка. Противник подошел к Минску. Непонятно, что происходит с Павловым. Маршал Кулик неизвестно где. Маршал Шапошников заболел. Можете вы немедленно вылететь в Москву?“
- Сейчас переговорю с товарищем Пуркаевым о дальнейших действиях и выеду на аэродром».
Итак, пробыв на Юго-Западном фронте трое суток и не сумев организовать ОТВЕТНЫЙ УДАР, Жуков вылетел в Москву. И, как свидетельствует беспристрастная запись в «Тетради записи лиц, принятых Сталиным», в 15 часов 00 минут он уже был в Кремле.
А на Юго-Западном фронте начался безнадежно запоздавший и заведомо обреченный на провал ответный удар.
Встречное танковое сражение
26 июня 1941 г., ровно в 9 часов утра механизированный корпус генерал-лейтенанта Рябышева вступил в бой с прорвавшейся северо-восточнее Львова танковой группой фон Клейста.
Этот день может быть назван днем начала ОТВЕТНОГО УДАРА только условно. Вместо задуманного мощного концентрического удара, в треугольнике Луцк-Дубно-Броды разыгралось встречное танковое сражение. В этом танковом сражении, одном из крупнейших за всю историю войн, одновременно, с двух сторон, участвовало более 4000 самых современных танков. По левому флангу танковой группы Клейста, со стороны Луцка и Ровно на Дубно, наносили удары 9-й мехкорпус под командованием генерал-майора Константина Рокоссовского, 19-й под командованием генерал-майора Николая Фекленко и 22-й под командованием генерал-майора Семена Кондрусева. А по правому флангу со стороны Львова - 4-й мехкорпус генерал-майора Андрея Власова и 8-й генерал-лейтенанта Рябышева. По первоначальному плану, корпус Рябышева должен был поддерживать 15-й мехкорпус генерал-майора Игната Карпезо. Но 15-й уже третий день был в боях и понес большие потери. В помощь Рябышеву Карпезо мог выставить только одну 10-ю танковую дивизию, да и ту не в полном составе. В контрударе должны были также принять участие стрелковые дивизии 5-й и 6-й армий фронта и фронтовая авиация, но прикрытие с воздуха было слабым, и это существенно усложнило положение.
Вспоминает генерал-лейтенант Рябышев: «…особенно ощутимыми были удары внезапно появившейся вражеской авиации. Большими группами, по 50-60 самолетов, противник почти беспрепятственно бомбил боевые порядки соединения. Наших самолетов в воздухе не было».
И все же, совершено неожиданный контрудар советских войск удивил германское командование. Главным «сюрпризом» для гитлеровцев оказались новые советские танки, секрет существования которых все предвоенные месяцы тщательно скрывался. Это были танки совершенно новой конструкции - гигантские семиметровые КВ-1 и КВ-2, каждый из которых весил около 50 тонн и был вооружен пушкой и тремя пулеметами, а также легкие - 26-тонные танки Т-34, с почти непробиваемой наклонной броней и невероятной, по тем временам, огромной скоростью в 55 километров в час. Германские противотанковые орудия оказывались бессильными против этих чудовищ, бронебойные снаряды не пробивали броню, а просто отскакивали от нее. Несмотря на шквальный встречный огонь, советские танки, казалось, были неуязвимы, и продолжали двигаться на немцев, вселяя в них настоящий ужас.
Вспоминает Попель: «Наши KB потрясали воображение гитлеровцев. Не только тех, кто с ними встречался на поле боя, но и тех, кто судил о войне по сводкам и донесениям».
Гитлеровские войска, совершенно неожиданно для них, оказались втянутыми в затяжные бои, и движение группы армий «Юг» затормозилось. Утром, 26 июня 1941 г., в донесении штаба армий «Юг», появились первые упоминания о задержке наступления фон Клейста.
ИЗ «ВОЕННОГО ДНЕВНИКА» ФРАНЦА ГАЛЬДЕРА
26 июня 1941 г., 5-й день войны. Группа армий «Юг» медленно продвигается вперед, к сожалению, неся значительные потери. У противника, действующего против группы армий «Юг», отмечается твердое и энергичное руководство. Противник все время подтягивает из глубины новые свежие силы против нашего танкового клина…
В тот же день, вечером, Гальдер пишет: «На фронте группы армий „Юг“ противник, как ожидалось, значительными силами танков перешел в наступление на южный фланг 1-й танковой группы. Отмечено продвижение на отдельных участках».
29 июня 1941 г. Воскресенье, 8-й день войны. Итоги оперативных сводок за 28.6 и утренних донесений 29.6: «На фронте группы армий „Юг“ все еще продолжаются сильные бои. На правом фланге 1-й танковой группы 8-й русский танковый корпус глубоко вклинился в наше расположение и зашел в тыл 11-й танковой дивизии. Это вклинение противника, очевидно, вызвало большой беспорядок в нашем тылу в районе между Бродами и Дубно…»
И в тот же день, вечером: «На фронте группы армий „Юг“ развернулось своеобразное сражение в районе Южнее Дубно…
Можно предположить, что за последние дни противник ввел против группы армий «Юг» все свои танковые соединения, находившиеся южнее Пинских болот, причем их наименования (у нас они были обозначены как кавалерийские дивизии и мотомеханизированные бригады) совершенно расходятся с имевшимися у нас данными…»
Гитлер был не на шутку обеспокоен положением на юге. Для отражения контрудара командующему группой армий «Юг» генерал-фельдмаршалу фон Рундштедту пришлось подтягивать тылы, и вводить в сражение все новые и новые дивизии.
Однако боевые возможности вооруженных сил Юго-Западного были уже практически исчерпаны. Войска, участвовавшие в сражении, понесли огромные потери, а большая часть танков была потеряна - подбита, взорвана экипажем или просто брошена. Знаменитый 8-й мехкорпус Рябышева был раздроблен, и часть его, под командованием бригадного комиссара Попеля, окруженная в Дубнах, потеряла все свои 238 танков и вырвалась из окружения только в конце июля 1941 г.
Десятки тысяч бойцов и командиров сложили свои головы в этом неравном бою. Погибли командиры обеих танковых дивизий Рябышева - 12-й и 34-й - генерал-майор Мишанин и полковник Васильев. Смертельно ранен был командир 22-го мехкорпуса генерал-майор Кондрусев. А получивший контузию командир 15-го - генерал-майор Игнат Карпезо был даже похоронен заживо и только по счастливой случайности откопан и эвакуирован в тыл.
Наконец, 30 июня 1941 г. поступил приказ Москвы прекратить сопротивление и отвести войска Юго-Западного фронта на линию старых укрепленных районов, вдоль государственной границы 1939 г.
ИЗ «ДНЕВНИКА» ГАЛЬДЕРА
1 июля 1941 г., 10-й день войны. Противник отходит с исключительно упорными боями, цепляясь за каждый рубеж.
Провал сталинского «Ответного удара»
ОТВЕТНЫЙ УДАР, на который Сталин возлагал так много надежд и который должен был служить началом победного наступления Красной армии, потерпел страшную катастрофу.
Предоставляя право нанесения ПЕРВОГО УДАРА противнику, противостоящая сторона всегда идет на риск. ПЕРВЫЙ УДАР - это всегда «больно»!
И все же, стратегия ОТВЕТНОГО УДАРА, даже вне зависимости от «политических дивидендов», может привести и к чисто военной победе. Один из крупнейших военных историков XX в. сэр Бассил Лиддел-Гарт, говоря о преимуществах выбора стратегии ОТВЕТНОГО УДАРА, в качестве метафоры приводит высказывания двух знаменитых боксеров - английского Деймса Мейса, по прозвищу «Масе», и американского Чарльза Маккоя, по прозвищу «Кид». Исходя из своего огромного опыта, чемпион мира в тяжелом весе, «Масе» советовал молодым боксерам «для достижения победы дать возможность противнику броситься и ударить первым». А известный своим коварством «Кид» рекомендовал: «сдерживая нападающего противника одной рукой, другой нанести удар».
Тактику многоопытного боксера «Кида», применявшего в бою коварные провокационные приемы, часто применял не менее опытный в политике и не менее коварный Сталин. Но нанесенный сталинской рукой ОТВЕТНЫЙ УДАР провалился.
И можно, конечно, ссылаться на то, что в июне 1941 г. германская армия уже имела более чем двухгодичный опыт ведения войны и значительный опыт танковой войны. Можно ссылаться на то, что гитлеровские генералы были профессионалами, что гитлеровские солдаты были хорошо обучены, дисциплинированны и прекрасно вооружены. Можно ссылаться на то, что связь у немцев работала отлично, что действия немецких воинских частей были скоординированы. Можно, конечно, говорить о том, что неудача ОТВЕТНОГО УДАРА была обусловлена тем, что Сталин в 1937 г. обезглавил Красную армию, а скороспелые сталинские генералы не имели ни серьезной академической подготовки, ни достаточного опыта. Можно говорить о том, что танки новых конструкций начали поступать в войска только в последние месяцы, и молодые танкисты еще не успели их освоить. Можно говорить, что для пехоты не хватало транспорта, что не было горючего, что не было даже достаточно боеприпасов. Всего и не перечислишь!
И, конечно же, все эти факторы должны были повлиять и повлияли на действия Красной армии на всех фронтах и, в частности, повлияли и на эффективность ОТВЕТНОГО УДАРА, оказавшегося в таких условиях запоздавшим и слишком слабым. Как известно, подготовка к ОТВЕТНОМУ УДАРУ началась через 24 часа после «внезапного» нападения, после поступления в войска ДИРЕКТИВЫ № 3. К этому времени гитлеровские танковые армады уже успели вклиниться вглубь советской территории, и большая часть советских механизированных корпусов уже была вовлечена в жестокие разрозненные бои с противником. А те, которые еще не вступили в бой, были дислоцированы на значительном расстоянии от границы и выходили в район сосредоточения с опозданием и по частям.
Так что главной причиной трагического провала сталинского ОТВЕТНОГО УДАРА, скорее всего, послужило слишком хорошо срежиссированное «внезапное» нападение Германии, дислокация советских войск и знаменитая серия из трех директив, давших Гитлеру возможность беспрепятственно продолжать начатую им агрессию.
ОТВЕТНЫЙ УДАР не принес Сталину немедленной легкой победы над Германией. Но, вместе с тем, катастрофа, произошедшая в первые дни войны на всех фронтах, принесла ему политическую победу, ставшую залогом его дальнейшей исторической военной победы.
Профессор Борис Шапошников в книге «Мозг армии» приводит высказывание одного из известных лидеров итальянского либерализма Франческо Саверио Нитти: «Война и сражение - суть две разные вещи. Сражение - факт исключительно военного характера. Война же - главным образом политический акт. Война не решается одними военными действиями».
| |
Катастрофа Юго-Западного фронта
В конце августа большинство объединений Юго-Западного фронта оборонялось преимущественно по берегу Днепра, продолжая войсками 37-й армии удерживать киевский плацдарм, а германское командование стремилось создать как можно больше своих плацдармов на левых берегах указанных рек. Немцы смогли в семи местах обеспечить переправу, что вызвало серьезную озабоченность Военного совета Юго-Западного направления, Ставки, Генерального штаба. К сожалению, наши штабы не смогли определить, какие из них в будущем будут использованы для наступления, а какие лишь отвлекали внимание, силы и средства. Так, плацдарм у села Дериевка близ Кременчуга на фронте 38-й армии, откуда потом устремились в наш тыл главные силы 1-й танковой группы, не был определен как главная угроза.
Получилось так, что судьба Киева решалась в сотнях километров от столицы Украины. Наиболее ожесточенные бои развернулись севернее города, но их подробное рассмотрение выходит за пределы нашей темы. Отметим только, что, с одной стороны, Ставка ВГК прореагировала на отход на восток 5-й армии Юго-Западного фронта, тяжелые и не слишком успешные бои с противником войск Центрального фронта и возможное образование бреши на их стыке. В итоге был создан Брянский фронт (БрФ) во главе с генералом А.И. Еременко, основная задача которого состояла в разгроме ударной группировки неприятеля, возглавляемой генералом Г. Гудерианом. Важная роль в наших замыслах отводилась авиации: была пополнена авиационная группировка, переброшена на данное направление впервые созданная для действий на Юго-Западном фронте Резервная авиагруппа N 1 (РАГ-1) (командир полковник Д.М. Трифонов, в четырех полках первоначально насчитывалось 95 самолетов), подготовлен план боевого применения ВВС по разгрому противника. С другой стороны, советское руководство не смогло предвидеть дальнейшего развития событий, явно не ожидало столь энергичных маневров неприятеля на широком пространстве.
Результаты воздушных налетов люфтваффе на советский «котел» в Киеве
Несмотря на разработку планов взаимодействия авиации с наземными войсками, этот вопрос удовлетворительно решить не удалось, что стало одной из основных проблем эффективного использования ВВС в операции Брянского фронта. Не слишком успешно справился со своими новыми обязанностями зам. командующего ВВС КА генерал И.Ф. Петров, которому Ставка поручила объединить под своим началом всю авиацию на данном направлении. За два последних летних дня наши ВВС выполнили на Брянском фронте 1433 самолето-вылета, лишились 42 самолетов, но к этому времени наземные войска не успели подготовить наступление. Начавшиеся же 4 сентября активные действия танковых и стрелковых соединений уже практически не имели авиационной поддержки ввиду плохой погоды и понесенных потерь. Словом, от действий нашей авиации Сталин и Генеральный штаб ждали гораздо больших успехов в борьбе с моторизованными дивизиями Гудериана.
Отчасти наши неудачи были обусловлены промахами разведки, в том числе авиационной. Командующий Брянским фронтом неоднократно требовал «систематической разведкой вскрывать перегруппировки и сосредоточение войск противника», проведения «глубокой разведки и разведки на флангах» и т. п., но замыслов неприятеля авиаторы не раскрыли. Как иначе можно объяснить строки из отчета командующего ВВС БрФ генерала Ф.П. Полынина, где утверждается, что под влиянием мощных ударов наших летчиков «группа Гудериана вынуждена была резко повернуть на юг в район Новгород-Северска» ?!
Несколько экипажей самолетов Як-4 из 316-го рап, а также привлекаемые для этой цели экипажи бомбардировщиков не смогли заблаговременно предупредить командование Юго-Западного фронта о надвигающейся опасности в виде «нависших» на левом фланге танковых соединений Клейста, определить главный плацдарм сосредоточения танков противника на левом берегу Днепра. Все же, как отмечал генерал М.Д. Грецов, «с 24 августа, хотя и с опозданием, штаб фронта систематически ставил задачи штабу ВВС вскрыть авиаразведкой, что делается на севере (на стыке с Брянским фронтом) и на юге, в районе Кременчуга (Перевалочная). Однако размеры огромной опасности, назревавшей на обоих флангах ЮЗФ, вскрыты авиаразведкой не были» .
Действительно, от наших воздушных разведчиков долго не поступало тревожных докладов. И только 28 августа были обнаружены опасные передвижения крупных моторизованных колонн неприятеля. После чего часть ВВС ЮЗФ была переключена на борьбу с противником, наступающим на стыке Юго-Западного и Брянского фронтов, на конотопском и черниговском направлениях, хотя основные действия нашей авиации по-прежнему направлялись на поддержку соединений центрального сектора фронта. Думается, даже в последние летние дни тональность докладов разведотделов штабов не соответствовала опасности положения.
По мнению германского штабного офицера К. Уебе (K. Uebe ), личному составу советских разведывательных частей прежде всего не хватало гибкости. Столкнувшись на маршруте с неблагоприятными погодными условиями, плотной немецкой обороной или другими трудностями, экипажи либо прерывали выполнение задания и возвращались на аэродром, либо проводили свою работу слишком поспешно.
На основе допросов пленных советских экипажей, немцы сделали вывод: визуальные наблюдения давали русским весьма приблизительную картину, а качественная обработка фотоснимков оказалась слишком сложной задачей и выполнялась недостаточно профессионально. В обоих случаях полученные результаты должным образом не обрабатывались. Неприятель заключил: «Советская дальняя воздушная разведка или обнаруживала оперативные передвижения немецких войск слишком поздно, или не отыскивала их вовсе» .
Какими же силами располагали противники? ВВС ЮЗФ были ослаблены предыдущими боями, и после расформирования 18-й ад и передачи 44-й и 64-й иад в состав ВВС ЮФ насчитывали на 1 сентября 208 боевых самолетов (146 истребителей, 51 бомбардировщик, 5 штурмовиков и 6 разведчиков). По мнению Военного совета Юго-Западного фронта, боевой и численный составы этой группировки не соответствовали сложности стоящих задач. К тому же в перечисленных выше шести дивизиях осталось только 163 исправные машины. Правда, за счет привлечения на данное направление главных сил авиации Харьковского военного округа (частей 49, 75 и 76-й авиадивизий, не считая отдельных полков под общим началом полковника П.О. Кузнецова), а также группы кораблей ТБ-3 (из нее сформировали 325-й тбап) удалось несколько усилить ВВС фронта.
Эта авиационная группировка, имевшая хорошее тыловое обеспечение в виде огромных запасов авиационного имущества в районе Киева и восточнее, не смогла сыграть заметной роли в первой декаде сентября. Видимо, основная причина состояла в том, что командование оказалось не готово к крайне неблагоприятному развитию событий, не успело быстро сконцентрировать силы и средства, хотя плохая погода также заметно помешала активным действиям наших ВВС.
Противник имел в составе 5-го авиакорпуса в начале сентября до 250 боевых самолетов (из них чуть более 100 истребителей), получив накануне некоторое пополнение в материальной части. Из общего количества менее половины машин находилось в исправном состоянии. Правда, в конце лета 1941 г. в подчинении 4-го воздушного флота имелись или вновь прибыли различные части союзников Германии. Однако румыны, венгры и итальянцы действовали заметно южнее, и только словаки приняли незначительное участие в боях на киевском направлении. Насколько известно, здесь использовались две из трех истребительных эскадрилий (stihaci letka ) «братьев-славян». Несмотря на архаичную материальную часть (весьма устаревшие чешские бипланы Авиа В-534), немцы привлекли союзников к патрулированию с аэродрома Белой Церкви с конца августа, что отражало степень напряжения неприятелем всех наличных сил.
Если при оценке исправной материальной части и тем более боеготовых экипажей некоторый перевес был на стороне советских ВВС, то над участком 38-й армии абсолютным преимуществом обладали немцы. Действительно, они возложили поддержку стремительно наступавшей на юг 2-й танковой группы и ведущей борьбу за переправы на Десне 2-й полевой армии на 2-й авиакорпус 2-го воздушного флота и сконцентрировали на стыке Юго-Западного и Южного фронтов усилия всего 5-го авиакорпуса, расположив истребители на аэродромах Мироновка (у Александрии) и Сигнаевка (юго-западнее Черкасс), пикировщики в Счастливой (юго-западнее Кременчуга), а бомбардировщики в Кировограде, что позволило оказать эффективную поддержку переправившимся войскам 17-й армии и 1-й танковой группы.
Сохранившиеся документы штаба ВВС ЮЗФ и оперативные сводки штаба фронта позволяют восстановить некоторые подробности применения советской авиации, например, в ночь на 1 сентября и в течение последующего дня. Части 16-й сад с аэродромного узла Вертеевка (29 истребителей и 3 штурмовика) поддерживали 5-ю армию, уничтожая войска противника перед 15-м ск этой армии в районах Суличевка, Роище, Седнев. Аналогичные задачи выполняла 62-я бад (12 бомбардировщиков) с аэродромного узла Иваница.
Другие 12 экипажей бомбардировщиков из 19-й бад ночью и днем поддерживали войска 37-й армии на ее правом фланге в районе окуниновского плацдарма, вели разведку по дорогам до рубежа Фастов, Белая Церковь, Ржищев и следили за переправами противника на участке Киев - Черкассы. Здесь же действовали 39 истребителей 36-й иад с аэродромов около Бровар; они бомбили и штурмовали неприятеля у Горностайполя, Иванкова, Дымера. Также 37-ю армию, но ее левофланговые соединения в районе Ржищева поддерживала 17-я сад (8 истребителей и 6 бомбардировщиков), которая одновременно прикрывала свои аэродромы около Пирятина и марш 41-й сд на Переяслав.
Перед фронтом 38-й армии (левое крыло Юго-Западного фронта) с аэродромного узла Чернобай уничтожала противника 15-я сад (19 истребителей, 14 штурмовиков, 16 бомбардировщиков), нанося удары в районе Кременчуг, Дериевка. В этот день пять разведчиков 316-го рап (с аэродрома Голубовка под Прилуками) выполняли задания по приказу штаба фронта в районе Новгород-Северский - Глухов, фиксируя сложившуюся обстановку в полосе левого крыла Брянского фронта и на стыке с Юго-Западным фронтом. (Сведений о действиях 63-й сад не поступило.) .
Всего силами шести дивизии и одного полка было выполнено за сутки 179 вылетов днем и 25 ночью. Анализируя проделанную авиаторами работу, можно прийти к заключению: авиация в эти и предыдущие дни наносила тактические удары небольшой силы на широком фронте. Несмотря на то что почти все авиадивизии находились в руках командующего ВВС фронта генерала Ф.А. Астахова, массированных действий на каком-либо направлении не наблюдалось. Скорее всего, немцы в этот день выполнили меньше вылетов, но они использовали свои силы более целенаправленно, сконцентрировав усилия 5-го авиакорпуса юго-восточнее Кременчуга.
Фактически группировке фон Грайма противостояла на данном направлении одна лишь 15-я сад, располагавшая примерно 60 самолетами разных типов. К тому же, в первой декаде сентября половину времени соединение генерала А.А. Демидова или не действовало вовсе ввиду плохой погоды, или было перенацелено на другое направление. Успешные атаки летчиков 45-го и 211-го бап под прикрытием 28-го иап, которые удалось выполнить 6 сентября, пришлись по частям неприятеля на плацдармах на левом берегу Днепра. К сожалению, не пострадали войска, продолжавшие накапливаться и сосредотачиваться на другом берегу, ожидая переправы.
Капитан Ф.М. Фаткулин был одним из наиболее результативных летчиков 44-й иад. Снимок сделан зимой 1941–42 г., когда летчика повысили в звании, вручили ему Золотую Звезду Героя Советского Союза и орден Ленина
Впрочем, определенные контрмеры по усилению воздействия на противника на кременчугском направлении с воздуха были предприняты. В ответ на обращение генерала Ф.А. Астахова в штаб ВВС КА 7 сентября на Юго-Западный фронт вернулась 14-я сад, которая включилась в боевую работу и теперь состояла из трех авиаполков (254-го иап, 43-го бап, 232-го шап), насчитывая 59 самолетов. Через несколько дней в состав дивизии вошли также 55-й бап и вновь прибывший из тыла 230-й бап. Некоторые другие авиаполки удалось пополнить материальной частью.
Вероятно, советское руководство полагало: еще не все потеряно, наша авиация своими ударами если и не остановит, то, во всяком случае, притормозит стремительное продвижение мотомеханизированных групп неприятеля по Украине навстречу друг другу восточнее ее столицы. Во время переговоров с командующим фронтом в ночь на 11 сентября начальник Генерального штаба Б.М. Шапошников заявил, ссылаясь на данные авиационной разведки, что в наш тыл просочились лишь небольшие группы противника, которые уже частично уничтожены авиацией. На утро Сталин еще раз вызвал к телефонному аппарату генерала М.П. Кирпоноса и в заключение разговора потребовал, «Киев не сдавать, мостов не взрывать» . В тот же день от имени Ставки ВГК он подписал директиву N 01856 о передислокации авиационной группы И.Ф. Петрова в район Харькова, которую обязал «обслуживать впредь ЮЗФ, для действий главным образом против групп противника в районе Конотоп, Путивль, Ромны, Сумы и для прикрытия Харьковского района» .
Но было уже поздно что-либо исправить; сминая нашу оборону, танки Гудериана стремительно устремились на юг. Вечером 14 сентября части 3-й тд 2-й танковой группы, наступавшей из Конотопа, встретились в районе Лохвицы с частями 16-й тд 1-й танковой группы, двигавшейся из Кременчуга, замкнув кольцо окружения. (В сводке Совинформбюро незадолго до трагических событий указывалось, будто оба указанные германские танковые соединения разбиты Красной Армией.) Вскоре наши высшие штабы на весьма значительном пространстве восточнее Киева утратили контроль над развитием обстановки. В частности, когда штаб ВВС ЮЗФ потерял возможность управлять авиационными соединениями, большинство его функций перешли к штабу ВВС ЮЗН и генералу Ф.Я. Фалалееву, находившимися в Полтаве. Они попытались организовать действия авиации для поддержки войск, занявших новые рубежи обороны и оказать посильную помощь тем, кто оказался в неприятельском кольце. Неудачей завершились мероприятия по вывозу на восток транспортными самолетами (ТБ-3 и ПС-84) летного (в это время ВВС ЮЗФ имели не менее 200 «безлошадных» экипажей) и технического состава - из-за плохой связи ночью самолеты приземлиться не смогли, а днем такие посадки посчитали слишком опасными.
Примерно через 10 дней немцы сообщили о пленении 380 тыс. красноармейцев и командиров, сотнях уничтоженных или захваченных самолетов и танков, тысячах орудий и минометов. Впоследствии цифра наших пленных в германских источниках возросла до 665 тыс. человек. В советской литературе долгое время скрывали истинные итоги заключительной фазы Киевской оборонительной операции. Вероятно, маршал К.С. Москаленко первым среди наших военачальников в 1975 г. назвал завершившееся сражение несчастьем ошеломляющего масштаба . В окружение попали 5, 26, 37-я армии, большинство сил 21-й и 38-й армий, а также ряд частей фронтового подчинения вместе с управлением Юго-Западного фронта.
Над «киевским котлом». Сентябрь 1941 г.
Штаб 5-го авиакорпуса отметил свои усилия в окружении и уничтожении этой группировки. В отчете указано, что с 12 по 21 сентября в условиях плохой погоды было выполнено 1422 самолето-вылета, сброшено 600 т бомб, уничтожены 23 танка, 2171 автомашина, 52 железнодорожных состава, 28 локомотивов, 1 бункер, подавлен огонь 6 зенитных батарей. В воздушных боях сбито 65 самолетов с красными звездами и 42 сожжено на земле. Свои потери составили 26 самолетов уничтоженных или серьезно поврежденных и еще 5 - незначительно пострадавших. Погибли, пропали без вести или получили ранение 37 авиаторов . Из них 8 человек разбились над тыловой зоной 26-й армии 13 сентября, когда в плохую погоду у г. Лубны столкнулись два Ju88 из II/KG54.
Меньшие потери понесли части 2-го авиакорпуса, которые в эти дни действовали на очень широком фронте от Калинина и Торжка на севере до Чернигова и Конотопа на юге. Выполняя указания Генерального штаба люфтваффе о взаимодействии с 5-м авиакорпусом, с аэродромов Сеща, Орша, площадок южнее Гомеля соединения генерала Б. Лерцера (B. Loerzer), прежде всего SKG210 и KG3 (без III группы), стали также наносить удары по правому флангу и тылам Юго-Западного фронта. Основные усилия по-прежнему направлялись на поддержку 2-й танковой группы. В отдельные дни экипажи выполнялись на данном оперативном направлении до 80 - 100 вылетов, летая круглосуточно; временами они достигали Белгорода, Богодухова, Харькова. Так, в ночь на 15 сентября в районе Томаровки (25 км северо-западнее Белгорода) экипаж ТБ-3 капитана Помозкова из 325-го тбап был атакован «бомбардировщиком неустановленного типа и подожжен в воздухе, а затем взорвался; несколько летчиков, включая командира, смогли воспользоваться парашютами» (вероятнее всего, корабль был сбит «мессершмиттом»-«охотником» из II/SKG210).
Нельзя не сказать несколько слов о немецких зенитчиках. В частности, 104-й зенитный полк полковника Г. Лихтенбергера (G. Lichtenberger) из состава 1-го зенитного корпуса (2-го воздушного флота) находился в первых рядах танкистов Гудериана, отражая как атаки советских штурмовиков и бомбардировщиков, так и поражая советские танки прямой наводкой. Из немецких отчетов следовало, что 16 сентября одни подразделения прикрывали перебазирование штаба танковой группы из Конотопа в Ромны, другие вместе с пехотинцами задержали прорывающиеся на восток советские части, до того как подошли главные силы 4-й и «Дас Рейх» германских танковых дивизий.
Пока отдельные советские соединения пытались оказать организованное сопротивление наступающему противнику, в тылу начался настоящий хаос. «Огромные массы войсковых, армейских и фронтовых транспортов, автомобильных и конных, госпиталей и лазаретов начали метаться, - отмечал А.В. Исаев. - Вначале они хлынули с юга на север и с севера на юг, а затем все устремились к району Пирятина, где образовалась непроходимая толчея, явившаяся мишенью для немецких бомбардировщиков (не только их, а и других типов самолетов. - Прим. авт.). По воспоминаниям очевидцев, машины шли к Пирятину в пять рядов. В отличие от приграничного сражения, никто уже не бросался в поле или лес при налетах бомбардировщиков. Движение прекращалось лишь для того, чтобы сбросить в кювет машины, потерявшие способность к передвижению, и те, в которых были убиты водители. Масса машин от горизонта до горизонта стала одним из кругов ада, через который пришлось пройти многим солдатам и офицерам Юго-Западного фронта» .
Вина за поражение лежит на ряде высших военных и политических руководителей страны: М.П. Кирпоносе, А.И. Еременко, Н.С. Хрущеве, Б.М. Шапошникове, М.А. Пуркаеве и, конечно, на И.В. Сталине. Желание во что бы то ни стало удержать район Киева, недооценка угрозы со стороны крупных группировок неприятеля на флангах, недостаточность ответных мер привели к трагическому финалу, разбирать который подробно мы здесь не будем.
В наших же донесениях того времени долгое время события восточнее Киева обходили молчанием. Несколько дней Совинформбюро сообщало об упорных боях с противником на всем фронте. Вечером 17 сентября директива Ставки ВГК разрешила командующим Юго-Западного фронта и 37-й армии «оставить КиУР, город Киев и отойти на восточный берег реки Днепр». Еще через день появилось официальное сообщение о боях, «особенно ожесточенных под Киевом». Коммюнике об оставлении столицы Украины последовало лишь вечером 21 сентября и на многих советских граждан произвело гнетущее впечатление .
После выхода противника на наши тыловые коммуникации полки и дивизии ВВС оказались в лучшем положении, чем наземные войска. С 16 по 19 сентября почти все авиадивизии перебазировались за линию вновь создаваемого фронта. Последней покинула район Киева 36-я иад, которая еще 20 сентября вела бои над городом. Так или иначе, но большинству летных частей удалось сохранить основной состав, что можно увидеть на примере 92-го иап. В начале сентября командиру части майору С.С. Ячменеву поступил приказ: оставить аэродром Малая Девица и перебазироваться в Борисполь (также в кольце окружения). Обстановка осложнялась с каждым днем, но летчики смогли благополучно перелететь к новому месту дислокации. Второе перебазирование на харьковский аэроузел также завершилось успешно.
А вот технический состав, передвигавшийся на автомашинах, был отрезан противником в районе Яготина. Когда стало известно об окружении основной группировки ЮЗФ, механики, оружейники, специалисты различных наземных служб отошли в Пирятин. Исходя из создавшегося положения, командующий ВВС фронта приказал объединить всех оставшихся авиаторов в сводный полк, который возглавил командующий ВВС 5-й армии полковник Н.С. Скрипко. Батальону, составленному из технического состава 92-го иап, поставили задачу: под началом комдива-16 генерала В.И. Шевченко прорываться в направлении Харькова.
«В этих боях личный состав проявил храбрость и преданность Родине, - говорится в документальной истории части. - Хотя на вооружении имелись только винтовки, пистолеты, бутылки с горючей смесью, были подожжены семь танков (один из них остался на поле боя), шесть мотоциклов, легковой автомобиль, в котором захватили штабные документы» .
Не всем сопутствовала удача. В боях погиб военком полка батальонный комиссар Богданов, которого раздавила гусеница танка, шесть младших командиров получили ранения. Большинство личного состава смогли пробиться к своим из окружения, в том числе половина людей - с оружием в руках. На сборном пункте около Харькова уже находились летчики, которые из Борисполя ночью благополучно перелетели на самолетах У-2 в Харьков, разместившись по четверо (трое в кабине и один на шасси) в каждом «кукурузнике». 30 сентября полк, сохранивший кадровое ядро, направили на переформирование в Ростов-на-Дону.
Местное население на немецком аэродроме. Женщина с двумя детьми стоит рядом с Fi156
Как следовало из предыдущего повествования, большую роль в обороне Киева и Правобережья сыграли авиаторы 15-й сад. Но в самые кризисные дни битвы в первой декаде сентября летчики практически не действовали из-за плохих погодных условий. Обстоятельства вынудили осуществить перебазирование внутри кольца окружения 9 сентября. Некоторые вылеты, выполненные для разведки «на себя», выявили серьезную угрозу для новой базы, но руководство дивизии не приняло своевременных мер, полагая, что приближаются свои танки.
«Враг не оставил времени на выяснение обстановки, - вспоминал Ф.Ф. Архипенко. - Налетели немецкие бомбардировщики, вышли на границу аэродрома танки, их огонь корректировал Hs126. Это была трагедия… В момент нападения на аэродром мы находились на его северной окраине, что и спасло нас от гибели. Из-за воронок взлететь самолеты не могли, и танки расстреливали их в упор» .
Общие потери советской авиации оценить трудно. Несомненно, они оказались бы существенно большими, если бы не самоотверженная работа технических команд, созданных ранее при различных авиадивизиях. Но последние далеко не всегда могли справиться с поставленными задачами сбора и эвакуации различного имущества. В приказе N 0217 от 14 октября 1941 г. командующий ВВС КА генерал П.Ф. Жигарев отметил, что на Юго-Западном фронте «из-за отсутствия автотранспорта и технических средств при отходе на другие аэродромы было уничтожено подлежащих восстановлению самолетов - 180, моторов - 98, пулеметов - 102, спецмашин - 51» .
А сколько боевых самолетов пришлось просто бросить?! Еще тяжелее говорить о потере многих авиаторов, прежде всего из числа технического состава, которые не имели возможности улететь на Большую землю. Так, 146-й иап лишился 80 человек, преимущественно техников, механиков, мотористов, которые пропали без вести. Некоторое время считалось, что разделили судьбу генерал-полковника М.П. Кирпоноса и многих сотрудников его штаба, погибнув в бою, генерал-майор авиации Г.И. Тхор и генерал-лейтенант авиации Ф.А. Астахов. Жизнь Тхора действительно завершилась трагически: он попал в плен и спустя примерно полтора года был замучен нацистами в концлагере. Астахов в начале ноября смог выйти с территории, контролируемой неприятелем (см. приложение 1).
По воспоминаниям Н.С. Скрипко, встретившего Астахова в Воронеже, перед ним стоял «бородатый мужчина, одетый в обтрепанный полосатый пиджачок, рваные брюки, разбитые сапоги, подошвы которых были прикреплены проволокой и веревками» . Об одном умолчал Николай Семенович: находясь во вражеском тылу, бывший командующий ВВС ЮЗФ зарыл свой партийный билет, что в те годы могло иметь самые пагубные последствия. Однако и здесь повезло Федору Алексеевичу, которого миновали репрессии; вскоре его назначили командовать ГУ ГВФ, а впоследствии присвоили воинское звание «маршал авиации».
Вырвались из вражеского кольца военком ВВС фронта дивизионный комиссар И.С. Гальцев и начальник штаба генерал Я.С. Шкурин. Полковник Н.С. Скрипко, также как Фалалеев затем ставший маршалом авиации, подробно рассказывал о своих злоключениях в тылу противника, завершившихся, в конце концов, благополучно. Колонны нескольких смешавшихся штабов, двигаясь преимущественно по ночам, пересекая многочисленные реки, регулярно подвергаясь налетам небольших подразделений вражеских бомбардировщиков, упорно стремились навстречу своим войскам. Люди буквально падали с ног от усталости, когда в селе Лютеньки, неподалеку от Харькова, встретили своих кавалеристов. Бывший командующий ВВС 5-й армии оказался одним из примерно 10 000 человек, которым удалось избежать плена.
Постараемся оценить потери ВВС ЮЗФ в Киевской оборонительной операции. Как уже отмечалось, к 10 августа мы недосчитались по разным причинам 1833 самолетов. Из этого количества 1050–1100 боевых машин были потеряны до 7 июля. Судя по данным оперативных сводок, с 11 августа по 26 сентября боевые и небоевые потери составили около 350 самолетов. Всего с 7 июля по 26 сентября 1941 г. учтенная убыль ВВС фронта превысила 1100 самолетов. По самым скромным подсчетам, было брошено при отступлении еще 200 самолетов разных типов. Кроме того, на данном направлении погибло немало бомбардировщиков ДБ-3ф из состава 4-го авиакорпуса ДД. Однако это соединение, подчинявшееся Главному командованию, действовало не только на Юго-Западном фронте, но и на Южном и Крымском фронтах, а также участвовало в налетах на объекты Румынии. По данным штаба 5-го германского авиакорпуса, их истребители сбили за все время Киевской оборонительной операции 229 ДБ-3ф, а судя по нашим источникам, это количество необходимо сократить вдвое (в одних случаях, не подтверждаются факты падения самолетов, в других германские летчики ошибались в определении типа машин, принимая ДБ-3ф, скажем, за Ар-2). Таким образом, в ходе оборонительной операции наша сторона лишилась не менее 1400–1450 самолетов .
По данным военного историка И.В. Тимоховича, собравшего статистические данные по действиям ВВС ЮЗФ и дальнебомбардировочной авиации Главного командования в данной операции (учитывалась работа с 7 июля по 9 сентября 1941 г.), большинство самолето-вылетов - 43,1 % общего числа, было затрачено на поддержку войск. Еще 40,2 % всех вылетов направлялось на борьбу за господство в воздухе, 6,3 % - на ведение разведки, 10,4 % - решение других задач .
Так завершилась воздушная оборона Киева - одновременно трагическая и героическая страница нашей истории. Как видно из приведенного материала, авиация обеих сторон принимала в сражении активное участие и понесла большие потери. Советские воины на земле и в воздухе смогли в течение нескольких месяцев задерживать врага на рубеже Днепра, что способствовало срыву блицкрига - гитлеровского плана молниеносной войны против Советского Союза.
Из книги Первая мировая война автора Киган ДжонГлава 7. Война вдали от Западного фронта К концу 1915 года ни один из первоначальных участников войны не добился тех результатов, которых хотел или ожидал. Надежды на быструю победу были оставлены, появился новый противник, открылось еще несколько новых фронтов. Франция
Из книги Виктор Суворов врет! [Потопить «Ледокол»] автора Верхотуров Дмитрий НиколаевичНикакого «западного фронта» не было Виктор Суворов и его сторонники часто ссылаются на стратегические соображения, пытаясь обосновать свою позицию. Но и здесь не обходится без наглой фальсификации. Так, «капитан Ледокола» ссылается на то, что война с Польшей, а потом с
Из книги Коммандос [Формирование, подготовка, выдающиеся операции спецподразделений] автора Миллер ДонШтурмовые группы Западного фронта До публикации мемуаров Лоуренса и фон Леттов Форбека многим политикам и большинству граждан всех стран казалось, что все решения на фронтах Первой мировой войны принимали лишенные воображения кретины, способные лишь к стратегии борьбы
Из книги Маршал Жуков, его соратники и противники в годы войны и мира. Книга I автора Карпов Владимир ВасильевичПоследний бой Юго-Западного фронта Восьмого августа 1941 года Ставка Верховного Командования была преобразована в Ставку Верховного Главнокомандования Вооруженных Сил СССР:Сталин назначен Верховным Главнокомандующим Вооруженными Силами СССР, ее членами - В. М. Молотов,
Из книги 1941. Разгром Западного фронта автора Егоров Дмитрий6.8. Обстановка в тылу Западного фронта В то время, когда дивизии 1-й линии с раннего утра 22 июня уже вели бои, а 2-е эшелоны армий и окружные резервы маршевым порядком двигались в районы сосредоточения, в ближайших тылах фронта происходили не изученные по сей день, но весьма
Из книги Гибель фронтов автора Мощанский Илья БорисовичКатастрофа Западного фронта Белорусская стратегическая оборонительная операция 22 июня - 9 июля 1941 года Войска Западного Особого военного округа одними из первых испытали на себе удар наступающей группировки вермахта. Несмотря на огромные жертвы, понесенные Красной
Из книги Командиры Третьего Рейха автора Мюллер ДжинГлава четвертая Генералы Западного фронта Николаус фон Фалькенхорст, Хуго Шперрле, Фридрих Долльман, Рудольф Штегман, Барон Хассо фон Мантойфель, Барон Генрих фон Люттвиц. НИКОЛАУС ФОН ФАЛЬКЕНХОРСТ, завоеватель Норвегии, родился в Бреслау (Силезия) 17 января 1886 года.
Из книги Париж 1914 (темпы операций) автора Галактионов Михаил Романович Из книги Катастрофа под Киевом автора Мощанский Илья БорисовичИтоги операции Юго-Западного фронта Подведем краткие итоги боевых действий ЮЗФ в сражениях под Киевом. Сражение закончилось окружением и гибелью основных сил ЮЗФ в районе Киев, Пирятин, Золотоноша. Расчлененные войска ЮЗ фронта, лишенные управления и организованной
Из книги Германо-итальянские боевые операции. 1941–1943 автора Мощанский Илья БорисовичНаступление войск Юго-Западного фронта Наступление советских войск началось утром 16 декабря. В этот день густой туман застилал оба берега Дона. В 8 часов утра на всем протяжении реки - от Осетровской излучины до устья реки Чир и станицы Вешенской - загремели орудия.
Из книги 1 августа 1914 автора Яковлев Николай НиколаевичПодвиг Юго-Западного фронта К наступлению Брусилова были самые скверные предзнаменования, прежде всего глубокий надлом духа высшего командования русской армии.В конце марта 1916 года, как раз в тот день, когда, захлебываясь в грязи, русские солдаты гибли в болотах у озера
автора Симаков Александр ПетровичЗадача войскам Северо-Западного фронта Задачи войскам Северо-Западного фронта определила директива Ставки ВГК № 005868 от 18 декабря 1941 г. Она требовала не позднее 26 декабря нанести силами не менее шести усиленных дивизий удар на Осташков в общем направлении на Торопец,
Из книги Демянское побоище. «Упущенный триумф Сталина» или «пиррова победа Гитлера»? автора Симаков Александр ПетровичАвиация Северо-Западного фронта Теперь обратимся к нашей авиации – как летчики сражались в воздухе, какой урон наносили наземным войскам противника. Вот мнение немецких авиационных специалистов: «Советские ВВС в целом были большим и громоздким инструментом с малой
Из книги 1917. Разложение армии автора Гончаров Владислав Львович№ 81. Приказ № 561 армиям Юго-Западного фронта от 22 мая 1917 года Инициативная группа солдат и офицеров вверенных мне армий, к которой всецело присоединилась делегация Черного моря, 13-го сего мая обратилась к военному министру и ко мне со следующим заявлением:«Для поднятия
Из книги Гений зла Сталин автора Цветков Николай ДмитриевичРазвал Западного фронта Из-за плохого предвидения, низкой проницательности Сталина, его стратегических ошибок предвоенного периода военные события развивались исключительно по немецкому сценарию, который потребовал огромной платы с нашей стороны.За первые три недели
Из книги Anatoliy_Petrovich_Gritskevich_Borba_za_Ukrainu_1917-1921 автораДЕЙСТВИЯ ВОЙСК ЮГО-ЗАПАДНОГО ФРОНТА ПРОТИВ ПОЛЬШИ ЛЬВОВСКАЯ ОПЕРАЦИЯКульминацией всей российско-польской войны стала Варшавская битва, продолжавшаяся с 23 июля по 25 августа. Варшавскую операцию проводили войска Западного фронта. Но в последний ее период в действиях на
Юго-Западный фронт     Создан 22 июня 1941 года (в результате преобразования Киевского Особого военного округа) в составе 5-й, 6-й, 12-й и 26-й армий. В последующем в разное время входили 3-я, 9-я, 13-я, 21-я, 28-я, 37-я, 38-я, 40-я, 57-я, 61-я общевойсковые армии и 8-я воздушная армия. В первые дни войны войска фронта отражали удары превосходящих сил немецко - фашистской группы армий "Юг" на юго-западных границах страны (Приграничные сражения 1941 г.), нанесли противник убольшой урон в танковом сражении под Дубно, Луцком, Ровно и задержали его продвижение, в середине июля остановили врага под Киевом (Киевская оборонительная операция 1941 г.). Во 2-й половине июля - начале августа во взаимодействии с Южным фронтом сорвали попытку немецко - фашистских войск разгромить советские войска на Правобережной Украине. В сентябре - ноябре 1941 года под ударами превосходящих сил противника отошли на рубеж восточнее Курска, Харькова, Изюма. В декабре фронт силами правого крыла провёл Елецкую операцию 1941 года, в ходе которой продвинулся на 80 - 100 км, освободил города Елец и Ефремов, а в январе 1942 осуществил совместно с войсками Южного фронта Барвенковско - Лозовскую операция 1942 г., в ходе которой его войска, продвинушвись на 100 км, захватили крупный плацдарм на правом берегу Северского Донца. После Харьковского сражения 1942 г. фронт решением Ставки ВГК упразднён. Его управление возглавило войска вновь образованного Сталинградского фронта. Войска (9-я, 28-я,38-я и 57-я армии) были переданы Южному фронту, а 21-я общевойсковая армия и 8-я воздушная армия вошли в состав Сталинградского фронта.
    Юго-Западный фронт был вновь создан решением Ставки ВГК от 22 октября 1942 года в составе 21-й, 63-й (1-я гвардейская, в последующем 3-я гвардейская) общевойсковых армий, 5-й танковой армии, 17-й воздушной армии. В последующем в его состав в разное время входили 5-я Ударная, 6-й, 12-я, 46-я, 57-я, 62-я (8-я гвардейская) общевойсковые армии, 3-я танковая армия, 2-я воздушная. В ноябре 1942 года войска фронта во взаимодействии с войсками Сталинградского и Донского фронтов перешли в контрнаступление под Сталинградом и окружили 330-тысячную группировку противника (Сталинградская битва 1942-43 гг.),а в декабре 1942 года при содействии Воронежского фронта осуществили Среднедонскую операцию 1942 года и окончательно сорвали план противника деблокировать окружённую под Сталинградом группировку врага. В январе 1943 г. фронт частью сил принимал участие в Острогожско-Россошанской операции и во взаимодействии с Южным фронтом развернул наступление на донбасском направлении. Войска фронта форсировали с ходу Северский Донец, и, продвинувшись на 200 - 280 км, к 19 февраля вышли на подступы к Днепропетровску, однако в результате контрнаступления противника к началу марта отошли на р. Северский Донец. В августе - сентябре 1943 года Юго-Западный фронт во взаимодействии с Южным фронтом осуществил Донбасскую операцию 1943 г., в результате которой был освобождён Донбасс. В октябре войска фронта провели Запорожскую операцию 1943 г., освободили Запорожье, ликвидировали плацдарм противника на левом берегу Днепра. 20 октября фронт был переименован в 3-й Украинский фронт .
 Командующие:
Кирпонос Михаил Петрович (22.06.1941 - 20.09.1941), генерал - полковник
(30.09.1941 - 18.12.1941), Маршал Советского Союза
Костенко Федор Яковлевич (18.12.1941 - 08.04.1942), генерал-лейтенант
Тимошенко Семен Константинович (08.04.1942 - 12.07.1942), Маршал Советского Союза
(25.10.1942 - 27.03.1943), ген.-лейтенант, с декабря 1942 ген.-полковник
Малиновский Родион Яковлевич (27.03.1943 - 20.10.1943), ген.-полковник, с конца апреля 1943 генерал армии.
  Члены Военного Совета:
Рыков Е. П. (июнь - август 1941), дивизионный комиссар
Бурмистенко М. А. (август - сентябрь 1941), секр. ЦК КП(б) Украины
Хрущёв Н. С. (сентябрь 1941 - июль 1942), секр. ЦК КП(б) Украины
Гуров К. А. (январь - июль 1942), дивизионный комиссар
Желтов А. С. (октябрь 1942 - октябрь 1943), корпусной комиссар, с декабря 1942 ген.-лейтенант
  Начальники штаба:
Пуркаев М. А. (июнь - июль 1941), ген.-лейтенант
Тупиков В. И. (июль - сентябрь 1941), ген.-майор
Покровский А. П. (сентябрь - октябрь 1941), ген.-майор
Бодин П. И. (октябрь 1941-март 1942 и июнь-июль 1942), ген.-майор, с ноября 1941 ген.-лейтенант
Баграмян И. Х. (апрель - июнь 1942), ген.-лейтенант
Стельмах Г. Д. (октябрь - декабрь 1942), ген.-майор
Иванов С. П. (декабрь 1942 - май 1943), ген.-майор, с января 1943 ген.-лейтенант
Корженевич Ф. К. (май - октябрь 1943), ген.-майор, с сентября 1943 ген.-лейтенант
Литература:
Год 1941-й. Юго-Западный фронт. Воспоминания, очерки, документы. // - 2-е изд., Львов, 1975.   |