Разбомбленный эшелон шедший на фронт. Трагедия на станции Лычково. Лычковские мамы ленинградских детей

Об авторе: Джон Дмитриевич Федулов (родился в 1929 г.) - с 1950 г. связал свою жизнь с институтом «Гипротранссигналсвязь», прошел в нем путь от техника отдела автоблокировки до начальника планово-экономического отдела. С 2005 г. - председатель совета ветеранов войны и труда института. На вопрос, что такое счастье, отвечает: «Всякий раз, когда сделаю доброе дело и помогу товарищу и увижу, что ему от этого хорошо, я в этот момент испытываю счастье. Считаю, что добрые дела продлевают жизнь».

В марте 1941 года мне исполнилось 12 лет, и я хорошо помню и жизнь в бло-кадном Ленинграде, и первую, еще доблокадную, эвакуацию, которая привела к страшной трагедии, символом котором стало Лычково на краю Новгородской земли.

Родился я 12 марта 1929 года в знаменитой тогда «Снегиревке», что расположена на улице Маяковского, бывшей Надеждинской. Отец работал в системе Главленхлоппрома, мама - в райисполкоме Дзержинского района. Жили мы в хорошей квартире на Ковенском переулке, 9, рядом с католическим костелом.

В 1941 году я окончил 5-й класс 32-й школы Октябрьской железной дороги на улице Восстания. А напротив нашего дома, в Ковенском переулке, была новая для того времени школа № 180, где директором была подруга моей матери по депутатской работе в районе. За школой, как и сейчас, был большой двор, где собирались местная детвора - мои сверстники и постарше, играли в различные массовые игры там или прямо в переулке - он в те годы был тихим, тогда в городе только использовали лошадей, машин было мало, не то что теперь.

Мы играли в лапту, в казаки-разбойники, но чаще в прятки и в войну. У многих из нас были пистолеты с пистонами, каски на голову из папье-маше, сабли, гранаты. Дома у меня было множество оловянных солдатиков. Было какое-то военное воспитание. В кино шли фильмы - «Если завтра война», «На границе», «Танкисты», «Волочаевские дни», «Суворов», «Александр Невский»... В общем, в те годы каждый мальчишка мечтал стать летчиком, танкистом, артиллеристом. Я мечтал стать моряком, у меня была кличка «Боцман». Сохранилась довоенная фотография, где я со старшим братом стоим одетыми в морские бушлаты.

Но 22 июня 1941 года сразу после объявления войны в нашей безмятежной жизни все круто изменилось.

Это был воскресный день, в Ленинграде стояла прохладная, но солнечная погода, и мои детские взоры были направлены в чистое небо, откуда могли появиться немецкие самолеты, они в этот день уже бомбили Киев, Минск...

В Ленинграде первые бомбы упали только в начале сентября. С первых дней войны город готовился к защите от вражеских налетов. Оборудовали бомбоубежища, чистили от хлама чердаки, заносили туда все, чем можно бороться с зажигательными бомбами, заклеивали стекла окон полосками бумаги крест-накрест. С вечера на ночь поднимали в небо над городом множество аэростатов. Но главное - началась эвакуация, и в первую очередь детей - дошкольников и школьников. Началась мобилизация в Красную армию и запись добровольцев в народное ополчение. Записался и мой отец. Ему выдали военную форму - хлопчатобумажные галифе, гимнастерку, пилотку, а на ноги - ботинки, а не сапоги и обмотки. Когда я увидел отца в этой форме, мне стало его жалко до слез. Все было ему мало по размеру, особенно эти обмотки на ногах.

Утром 5 июля мы с мамой проводили отца. Его часть располагалась в районе Красного Села. В конце сентября мама получит извещение, что «13 сентября при отходе нашего батальона на новый рубеж Федулов Д. Т. в свою часть не вернулся».

В тот же день, 5-го июля, мама проводила меня в эвакуацию со школой № 180 под присмотром своей подруги - директора школы Зои Федоровны. *

Уезжали мы с Витебского вокзала пассажирским поездом. Повезли нас, ленинградских детей, на юг от города в район Старой Руссы. Как оказалось потом - навстречу наступающим немцам. Конечно, тогда об этом не предполагали ни мы, дети, ни взрослые... Помню, поезд тронулся, мама, ускоряя шаг, шла рядом с вагоном, при-ложив маленькую ладонь к стеклу окна и что-то говорила. Я тоже приложил руку к стеклу, так мы распрощались, не зная, надолго ли. Так наша счастливая семья рассталась. Дома мама осталась одна. Отец оказался на фронте, защищая Ленинград, старший брат был в училище под Ростовом (еще в 1939 году, окончив 10-й класс, он поступил в военное училище бомбардировочной авиации в городе Батайске), а я оказался в детском доме школы № 180 в селе Молвотицы тогдашней Ленинградской области, куда нас при-везли и разместили в здании сельской школы, подготовленной для жилья.

Погода в начале июля стояла хорошая, место, где расположена деревня, -красивое. Взрослые занимались обустройством жилья и питанием детей.

Не прошло и двух недель нашего пребывания в Молвотицах, как 18 июля утром за нами приехали несколько машин и стареньких автобусов. Быстро грузили уже подготовленные вещи, у каждого из нас были мешки, которые потом можно использовать для матрацев, набивая их сеном. Повезли нас по лесной пыльной дороге на станцию Лычково. Навстречу шли машины, груженные зелеными ящиками со снарядами и авиабомбами.

Видимо, было намечено срочно вывести из района Старой Руссы всех детей Ленинграда дальше вглубь страны. Когда нас привезли на станцию, вдоль крайнего пути большими кучами лежали детские вещи других школ и детских садов. Мы разгрузили свои невдалеке от вокзальчика - небольшого деревянного здания голубого цвета с белыми наличниками на окнах.

К зданию вокзала от железнодорожных путей лежал деревянный помост из досок, а в зале ожидания стоял зеленый бочек с питьевой водой и кружка на цепочке.

На улице было очень жарко, и я несколько раз бегал попить воды. На станции было много детей разных возрастов. На втором пути стоял санитарный поезд из пассажирских вагонов с красными крестами в белом кругу. В открытые окна вагонов были видны забинтованные раненые. Многие лежали на полках, некоторые ходили у вагонов и по станции. Шла вторая половина дня. На первый крайний путь пришел поезд из товарных вагонов с пыхтящим паровозом. И пошла команда: «Начать грузить вещи». Раскрыли широкие двери вагона, и я в числе еще нескольких мальчишек залезли в вагон, чтобы укладывать вещевые мешки под нары. Нижние нары для девочек, верхние - мальчишкам. Рядом с вагоном стояла Зоя Федоровна, говорила нам, куда нести очередной мешок и помогала детям подавать их вещи в вагон. Когда я подошел к дверям за очередным мешком, услышал, что кто-то кричит: «Самолет, бомбы!». Взгляд в небо. Точно! В безоблачном небе немного правее от нас летит высоко самолет, а сзади от него отделяются черные точки. Бомбы! Их уже было около десятка. Я видел, как они летят...

Спрыгнул вниз из вагона и лежал где-то между ним и кучей наших вещей. Свист летящих бомб, разрывы, чем-то ударило меня по спине, оставив надолго пожелтевший синяк справа под лопаткой, а потом, когда взрывы закончились, неимоверный крик от пережитого ужаса, плач, куда-то бегущих детей и взрослых, раненых и что-то в проводах, похоже, это были куски детских тел. Там пальтишки и ботинки, кровь... Вся масса людей с криками и плачем устремилась в ближайший небольшой лесок.

Самолет спустился низко и несколько раз, заходя на станцию, расстреливал бегущих детей из пулеметов. Самолет был так низко, что мне казалось, я узнал бы в лицо этого фашиста.

Когда все затихло, нас, детей, стали собирать в каком-то большом брошенном доме. Там было уже много людей. Кто-то лежал на железной кровати, кто-то сидел на окнах, на столе. Я, помню, забрался наполовину под кровать. Мне было холодно. На мне были короткие штаны, сандалии, футболка без рукавов. В сумерках июльской ночи нас, школьников, повели на станцию вместе со всеми, кого собрали после бомбежки, быстро посадили в товарные вагоны, Куда мы успели нагрузить часть вещей, и поезд пошел на восток. Я лежал на верхней полке над нарами, под самым потолком вагона. Спать было очень неудобно, поскольку полка была узкая и наклоненная, и я все время скатывался к стене.

Днем я ложился на живот, спуская левую руку вниз, где на нижних нарах были девчонки, и смотрел в открытую амбразуру окна, как поезд уносит нас все дальше от дома, где осталась мама, бабушка. И зачем эта война, ужас и смерть.

Помню, взрослые воспитатели говорили, что из нашей школы погибли одиннадцать человек, в том числе и директор школы Зоя Федоровна, которая стояла рядом с вагоном **. Так что смерть была недалеко от меня во время бомбежки.

Очень хотелось домой, к маме. Там тепло и спокойно, а здесь я был один в чужой школе, меня никто не знал, ни ребята, ни воспитатели, а Зоя Федоровна пропала, я тоже никого не знал. Сколько мы ехали в поезде, не помню. Но привезли нас на станцию Слободское недалеко от города Киров в предгорье Урала. Нашу школу разместили в неподготовленном для жилья помещении школы села Прокопье ***.

У многих детей, в том числе и у меня, вещи остались в Лычково. Нас распределили по комнатам-классам. Привезли сена, и мы, в большинстве, спали вдоль стен на полу в сене. Кое-кто, чьи вещи приехали, набили свои мешки сеном и спали на скамейках, сдвинутых партах. Помню, что хлеб, которым нас кормили, хранился под замком в большом канцелярском шкафу.

Через несколько дней после нашего приезда стали приезжать из Ленинграда матери, узнавшие о трагедии, забирали своих детей и уезжали домой, в Ленинград. И однажды чья-то мать приехала за сыном, они пошли на станцию, я их догнал, дошел с ними до вокзала. Пришел пассажирский поезд, я как-то забрался в вагон и спрятался на третьей полке за чьими-то вещами, боясь, что меня высадят ревизоры. Поезд шел долго, и когда стали подъезжать к Ленинграду, мне казалось, что вот-вот опять будут бомбить. Было страшно.

Не знаю, как другие дети, вернувшиеся в Ленинград, переживали первые бомбежки Ленинграда в сентябре, октябре, а я очень боялся и на ночь уходил спать в бомбоубежище под нашим домом.

Итак, 5-го августа 1941 года, ровно через месяц после отъезда из Ленинграда, я вернулся домой. Мама меня не ждала, но очень обрадовалась, что я живой вернулся домой и мы теперь будем вместе. Тогда мы еще не знали, что нам придется многое пережить: впереди был голод, на фронте погибнет отец, в дом, где мы жили, попадет снаряд, и квартира полностью сгорит. Да и еще много чего...

После моего возвращения домой мама решила, что теперь мы уедем из Ленинграда вместе. Наш отъезд был намечен на 25 или 26 августа. Уже были собраны необходимые вещи с собой, приготовлены на дорогу продукты. Мама оформила увольнение с работы. Но выехать было не суждено. Поезда, вышедшие 23-24 августа, вернулись назад в Ленинград: немцы перекрыли дорогу на Мгу, Тихвин. Так мы остались дома и пережили самые трудные дни и месяца блокады. Холод, голод, бомбежки, обстрелы.

Мама вернулись на работу, но уже в должности директора бани на улице Чайковского, 3. Баня во время блокады работала и топилась не углем, а партийными архивами и политической литературой.

Некоторые яркие моменты из жизни зимой 1941-1942 годов запомнились надолго. О них часто вспоминаешь, когда смотришь фильмы о блокаде.

Мы жили в подвальном помещении бани, а в качестве комнаты нам служила дезинфекционная камера, где на конструкции большой выдвижной вешалки для носильных вещей были оборудованы два топчана и между ними маленький столик. Но зато здесь было всегда тепло и светло. Это во многом спасало нас в самые тяжелые месяцы зимы 1941 года.

Иногда мы ходили домой, на Ковенский. Путь казался бесконечно длинным и очень тяжелым, особенно дома - по лестнице на четвертый этаж, в полной темноте, где не было никаких окон и освещения. Зима была холодная и снежная. На нашем переулке вдоль домов тянулся снежный сугроб, в который жильцы квартир выливали все, что раньше спускалось в канализацию. Зима принимала все, замораживала до весны.

Дома было тоже темно и холодно, окна были забиты фанерой и завешаны шторами, поскольку стекол не было: они вылетели еще в конце января от воздушной волны при бомбежке, когда упали бомбы на углу улиц Маяковского и Жуковского. Освещались коптилкой, отапливались буржуйкой. Спали, не раздеваясь, под всеми одеялами.

Как-то ночью я вспомнил, что еще до войны мы обедали всей семьей за большим столом в столовой, и бабушка очень следила за нами с братом, чтобы мы ели с хлебом. «Не будешь есть хлеб, невеста будет рябая», - говорила она. Но когда никто не следил, как я ем, я прятал недоеденный кусочек хлеба в столе на полочку, где лежали доски раздвижного стола. Вспомнив об этом, я выскочил из уже согретой постели - и под стол! Какая была радость - настоящие хлебные сухари, да еще и много! Мама потом долго добавляла к дневному рациону по кусочку настоящего хлеба...

Зима, холод и голод. Ужасно. Но самое страшное было - пройти от дома до бани, когда на пути ты видишь уже беспомощного человека, лежащего или сидящего на снегу и не просящего помощи, а только его глаза, его страдания, и ты ему не можешь помочь, нет сил. Или сам через мгновение не встанешь, и тебе уже не нужна будет помощь. Это чувство вины, когда ты не помог человеку, как-то осело в душе тогда, в 1941-м, и осталось навсегда...

В баню на улице Чайковского, где мы жили, часто приводили строем солдат мыться. Откуда они приходили к нам - не знаю. Некоторые командиры знали мою маму и иногда чем-нибудь помогали, так, однажды дали кусок конины (он был завернут в газету). Мама сварила суп - мяса было немного, большую часть составляла кость сустава. Выбросить было нельзя. Мы этот сустав варили до тех пор, пока не стало возможным смолоть ее в мясорубке...

Зимой, перед наступлением нового 1942-го года, в магазинах по продовольственным карточкам после большого перерыва на мясные талоны выдали вместо мяса сваренный студень. Мама возвращалась домой и в магазине на углу улицы Чайковского и Гагаринской получила на декадную норму мяса кусочек студня. Прошло много лет с того счастливого дня, как мы за ужином ели этот студень, но я очень хорошо помню его вкус и то незабываемое ощущение.

Это мутноватое, довольно светлое желе, в котором застыли нарезанные кусочки (длиной 2-2,5 см). Наверное, это были тонкие гофрированные кишки каких-то небольших животных, - хорошо, если это были бараньи или свиные. Уже после войны долгие годы, да и сейчас при всей любви к этому блюду нигде никогда купленный в магазине или общепите студень я не ем. Только домашний!.. Начался март 1942 года. На улице ненастная погода. Завтра мы с мамой должны уехать из Ленинграда в эвакуацию через Ладожское озеро.

Вечером накануне мы с улицы Чайковского через Кировский мост с трудом дошли до Большого проспекта Петроградской стороны. На Ординарной улице, дом 6, жила моя бабушка Ольга Трофимовна Голицина. Она жила в маленькой комнате коммунальной квартиры. В комнате было холодно и, как и везде, темно. Горела только лампада под иконой в дальнем углу. Мама хотела, чтобы бабушка поехала с нами, но бабушка отказалась. Она была очень слабенькая. Худая, совершенно седая и очень красивая своим благородным воспитанием.

Бабушка нас благословила в дальнюю дорогу, поцеловала меня в голову, и мы ушли. Домой шли с тяжелым чувством расставания. Мама плакала. У нас пропал без вести отец, давно не было писем от брата, а теперь еще бабушка. Больше мы ее не видели. Где она?..

Я же почти чудом остался жив: трижды мой ангел-хранитель спасал меня от смерти. Первый раз это было 18 июля на Лычково. Второй раз - во время тревоги на улице Чайковского, когда мы с мамой спрятались от осколков зениток под аркой между исполкомом и райкомом Дзержинского района. Как только немного затихла стрельба, мы быстро перебежали из-под арки в исполком. Это метров пятьдесят-шестьдесят. Только за нами закрылась дверь, как здание содрогнулось. Бомба оторвала угол здания райкома и взорвалась как раз под аркой. Все, кто там был, погибли.

И третий раз, когда мы избежали смерти в своем собственном доме на Ковенском переулке. Зимой мы иногда ночевали дома, но в тот день конца февраля были в бане. Как-то подошли к нашему дому на Ковенском, а он обрушен и догорает. При обстреле попал снаряд и возник пожар. Трудно было бы спастись...

В первых числах марта 1942 года наступил день нашей эвакуации из Ленинграда через Ладожское озеро в тыл страны. Упаковав все вещи, которые у нас были в бане, на каких-то стареньких санках дотащили к поезду на Финляндский вокзал.

Вагоны были переполнены ослабевшими от голода и холода людьми. Мы нашли место в холодном общественном туалете пассажирского вагона. Так мы доехали до Ладожского озера. Вышли из вагона раньше других, и почти сразу шофер, которому мама подарила флакон одеколона «Красная Москва», погрузил нас в кузов своей полуторки. В машине были еще люди. Накрыли нас всех брезентом, и внутри стало темно, но зато немного теплее. Сколько ехали, не знаю, наверное, долго. Когда приехали на другой берег озера, было уже темно. Привезли нас на станцию Жихарево. Перед посадкой в поезд из товарных вагонов всех кормили вкусными жирными щами и котлетами с картошкой. И в этом была для многих беда. После голода такой обед массово вызывал заболевание - дизентерию.

Нас с мамой в числе многих выгрузили на станции Шексна. Затем, погрузив в сани, на лошадке везли в соседние деревни, где расселили по различным домам. Разместили нас в небольшой комнате за русской печкой. В доме было тепло и пахло свежеиспеченным хлебом. Мама очень болела. Я тоже лежал рядом. Хозяйка дома часто заходила к нам в комнату, проверяла, взяв руками мамины ноги - теплые ли они, и кому-то в доме говорила: «Жива, жива...» К концу марта мама стала поправляться. Я ходил гулять на улицу вдоль деревни. Утром в воскресенье воздух по всей деревне был наполнен запахом свежевыпеченного хлеба.

В начале лета 1942 года мама завербовалась работать на завод имени Сталина, и мы переехали в город Молотов (бывшую и нынешнюю Пермь), а оттуда глубокой осенью перебрались к старшей сестре отца, сосланной еще до войны с семьей на пятнадцать лет в Томскую область в тайгу.

В июле 1944 года мы с мамой вернулись в Ленинград. Наш дом и квартира на Ковенском переулке, 9, сгорели до основания, и нас на время приютила племянница отца - Наташа Федулова. Она жила в коммунальной квартире на Лиговском проспекте, 65. Квартира была большая, многокомнатная. Жили человек двадцать.

Хорошо помню, как помогал маме мыть полы в коридоре и на кухне, а потом натирал их мастикой и щеткой до блеска. Мама поступила работать в райком-мунотдел Дзержинского района заведующей отделом очистки города. Нам дали маленькую отдельную квартиру на Баскове переулке, 6. Вещей и мебели у нас своих не было. В комнате поставили канцелярский стол, старую железную кровать и маленький старый развалившийся диван. На кухне был только кухонный стол.

Осенью 1944 года я пошел в 7-й класс 200-й школы. Учился я очень и очень плохо. В табеле за первую четверть почти все оценки были двойки. Я очень редко ходил на занятия. Вместо занятий в школе я утром отправлялся на Московский вокзал встречать поезда и предлагал себя в виде носильщика, предлагая подвести вещи до дома. Так и зарабатывал от двух до пяти рублей - кто сколько даст. Бежал в булочную с надеждой, что кто-то продаст городскую булку. Съедал и опять на вокзал.

В школе я был похож на гопника. У меня были залатанные штаны, рубашка, сшитая мамой из разных старых вещей, на ногах калоши, а вместо носок, небольшие синие портянки. Зимой носил ватник военных лет. Старый, выгоревший, без воротника. В классе меня терпели, потому что я был хулиганистый, сильный мальчишка и никого не боялся...

* Значительно позже я через архив отдела народного образования нашел ее фамилию - Рейнфельд 3. Ф.

** Теперь, когда о Лычково говорят много, в некоторых публикациях упоминается, что 18 июля при бомбежке погибло около двух тысяч детей. Вспоминая виденное, а, главное, бегство массы детей в сторону небольшого леса, могу утверждать, что многие остались живы. Кроме того, в эшелоне из 12 вагонов, попавшем под бомбежку на станции Лычково, просто не было такого количества детей. Если бы цифра в две тысячи погибших была бы верной, то какая же по площади должна быть братская могила на маленьком сельском кладбище? Трагическую историю гибели ленинградских детей в Лычково нельзя забыть. Но она должна быть правдивой.

*** В 2006 году я написал письмо главе администрации Белохолуницкого района с вопросом: помнит ли кто-то о детском доме ленинградских детей, которые привезли к ним в район в конце июля 1941 года из Лычково. Неожиданно быстро получил ответ от председателя Совета ветеранов района, где говорилось, что в селе Прокопье располагался детский дом из школьников 180-й школы Ленинграда до 1944 года. Сохранились списки детдомовцев, где Федулов Джон Дмитриевич, 1929 года рождения, числится под номером 108. Всего в списке 147 человек. В списке против некоторых фамилий детей есть 6-7 пометок - «выбыл в Ленинград по адресу...». Это те, кого, видимо, забирали матери. Против моей фамилии пометки нет. Я ушел сам, никому ничего не сказав.

Гибель ленинградских детей на станции Лычково — трагедия, произошедшая 18 июля 1941 года на железнодорожной станции Лычково Лычковского (ныне Демянского) района Ленинградской (ныне Новгородской) области.
Первая волна эвакуации жителей из Ленинграда началась 29 июня 1941 года и производилась в Демянский, Молвотицкий, Валдайский и Лычковский районы тогдашней Ленинградской области в связи с тем, что в первые дни и недели Великой Отечественной войны руководящие круги Советского Союза считали, что опасность Ленинграду угрожает со стороны Финляндии, из-за чего, как позднее стало ясно, людей эвакуировали прямо к линии фронта.

Вечером 17 июля 1941 года на первый путь станции Лычково прибыл один из эвакуационных поездов. Во время пути составы с эвакуирующимися пополнялись всё новыми и новыми детьми из ближайших к дороге населённых пунктов, из-за чего данный состав к моменту прибытия на одну из предыдущих остановок, станцию Старая Русса, насчитывал уже 12 вагонов-теплушек, в которых находилось около 2000 детей и сопровождающих их педагогов и медицинских работников. На станции Лычково поезд ожидал подхода очередной группы детей из Демянска, которые прибыли после полудня 18 июля. Примерно в то же на второй путь прибыл санитарный поезд, из которого стали выходить легкораненые красноармейцы и санитарки, чтобы пополнить запасы продовольствия на привокзальном рынке.

Мальчишки угомонились, только заняв места за столами. А мы отправились к своему вагону. Одни залезли на нары отдыхать, другие рылись в своих вещах. Мы, восемь девочек, стояли в дверях.
— Самолет летит, — сказала Аня, — наш или немецкий?
— Скажешь тоже — «немецкий»… Его утром сбили.
— Наверное, наш, — добавила Аня и вдруг закричала: — Ой, смотрите, из него что-то сыплется…
От самолёта отделяются и косой цепочкой скользят вниз небольшие чёрные зерна. А дальше — всё тонет в шипении, и грохоте, и дыме. Нас отшвыривает от дверей на тюки к задней стенке вагона. Сам вагон трясётся и качается. С нар валятся одежда, одеяла, сумки… тела, и со всех сторон со свистом что-то летит через головы и вонзается в стены и в пол. Пахнет палёным, как от пригоревшего на плите молока.

Евгения Фролова
«Лычково, 1941 год»
журнал «Нева» 2007, № 8
Из Справки об эвакуации ленинградских детей из юго-восточных районов области. От 29.07.1941 г.

…

На ст. Лычково в момент подготовки и посадки детей в эшелон был произведён внезапный налёт (без объявления воздушной тревоги). Одиночный немецкий бомбардировщик сбросил до 25 бомб, в результате чего разбито 2 вагона и паровоз из детского эшелона, порвана связь, разрушены пути, убит 41 чел., в том числе 28 ленинградских детей, и ранено 29 чел., в том числе 18 детей. После налёта сразу же были приняты меры, и находившиеся в посёлке дети, свыше 4000 чел., были рассредоточены по лесу и кустарникам. Через 1 час после первой бомбёжки была объявлена воздушная тревога, и появившиеся 4 немецких бомбардировщика подвергли вторично бомбёжке и пулемётному обстрелу Лычково. Благодаря принятым мерам никто из детей во время второй бомбёжки не пострадал…

Очевидец этих событий, в последующем известный писатель Валентин Динабургский, описывает последствия бомбёжки так:
« Фрагменты детских тел висели на телеграфных проводах, на ветвях деревьев, на кустарниках. Стаи ворон, чуя поживу, с гвалтом кружили над местом трагедии. Солдаты собирали изуродованные тела, быстро начавшие разлагаться под влиянием жары. От смрада тошнило и кружилась голова.
Через пару дней на Лычково нахлынули матери несчастных жертв. Простоволосые, растрёпанные, они метались между путей, искорёженных взрывами бомб. Они незряче бродили по лесу, не обращая внимания на минные поля, и подрывались на них... Неудивительно, что некоторые тронулись разумом. Меня одна женщина, улыбаясь, спрашивала: не встречал ли я её Вовочку? Она только сейчас вела его в детсадик и оставила вот здесь... Зрелище страшное: истерики, вопли, обезумевшие глаза, растерянность, безысходность...
В. Динабургский. В полях почернели ромашки... — Брянск: Кириллица, 2004.
»

Детей похоронили в братской могиле в селе Лычково, в одной могиле с ними были погребены и сопровождавшие их педагоги и медицинские сестры, погибшие под бомбёжкой.

Трагедия на станции Лычково в течение длительного времени оставалась забытой. 9 мая 2002 года в программе Первого канала «Доброе утро» прошел сюжет о трех лычковских женщинах, ухаживающих за братской могилой. Передача вызвала широкий общественный резонанс, и 9 мая 2003 года возле братской могилы был установлен памятник, созданный московским скульптором, народным художником России А. Н. Бургановым. Скульптура состоит из нескольких частей. На гранитной плите установлено отлитое из бронзы пламя взрыва, подбросившего в воздух ребёнка. У подножия плиты — оброненные им игрушки. Высота скульптурной композиции составляет около трех метров.

В селе Лычково могилка одна.
И женщина рядом сидит.
Слезу вытирая, с любовью тихонько
Кому-то она говорит:
«Ну здравствуйте, милые дети мои.
К вам снова сегодня пришла.
Цветочки, игрушки, конфетки опять,
Кровинушки, вам принесла.

Неизвестный автор

Благодаря инициативе Лычковского актива ветеранов и жителей посёлка, поддержке районного Совета Ветеранов и местных властей, а также отклику многих организаций и частных лиц, 4 мая 2005 года, в канун празднования 60-летия Великой Победы в селе Лычково состоялась торжественная церемония открытия мемориала «Дети войны». Мемориальный комплекс представляет собой глыбу красного гранита весом в 13 тонн, высотой 3,5 метра. В неё вмонтирована бронзовая фигура девочки, левой рукой держащейся за сердце. Кроме этого, в комплекс входит чёрный гранитный куб, на котором выбита надпись «Детям, погибшим в годы Великой отечественной войны 1941—1945». Основание мемориала выполнено из чёрного полированного гранита, ступени и площадка вокруг него облицованы мрамором. Работу над монументом вёл волгоградский скульптор, народный художник России, Герой Социалистического Труда Виктор Георгиевич Фетисов.

4 мая 2009 года на Лычковском кладбище над братской могилой детей была открыта надгробная плита-памятник «Скорбящая ленинградская мать», который был изготовлен по инициативе школьников из ДЮОО «Память сердца» петербургским скульптором В. Ниловым. В этот же день на железнодорожном вокзале станции Лычково Октябрьской железной дороги открыта мемориальная доска.

В Лычково работает военно-исторический музей, в основу которого положена экспозиция, посвящённая созданию памятника.

Памятник Ленинградским детям на лычковском кладбище работы А. Н. Бурганова

В небольшом поселке Лычково Новгородской области есть безымянная братская могила времен Великой Отечественной войны… Одна из многих в России… Одна из самых печальных…

Лычково не просто точка на карте Новгородской. Этот маленький поселок навсегда
вошел в историю как печальное место,связанное с трагедией ленинградских детей.
Трагедией, долгое время вычеркнутой из официальной летописи Ленинграда военных
лет.

Первая волна эвакуации жителей из Ленинграда началась 29 июня 1941 года. Она производилась в Демянский, Молвотицкий, Валдайский и Лычковский районы, тогда Ленинградская область. Многие родители просили сопровождающих поезд: «Спасите и моего ребенка!», и они забирали детей просто так. Состав постепенно увеличивался, и к моменту прибытия на станцию Старая Русса он насчитывал уже 12 вагонов-теплушек, в которых находилось около 3000 детей и сопровождающих их педагогов и медицинских работников. Вечером 17 июля 1941 года состав прибыл на первый путь станции Лычково, ожидая подхода очередной группы детей из Демянска. После полудня 18 июля вновь прибывших детей из Демянска начали размещать в вагонах состава. На второй путь прибыл санитарный поезд, из которого стали выходить легкораненые красноармейцы и санитарки, чтобы пополнить запасы продовольствия на привокзальном рынке.

«Мальчишки угомонились, только заняв места за столами. А мы отправились к своему вагону. Одни залезли на нары отдыхать, другие рылись в своих вещах. Мы, восемь девочек, стояли в дверях.
- Самолет летит, -сказала Аня, - наш или немецкий?
-Скажешь тоже -«немецкий»… Его утром сбили.
- Наверное, наш, - добавила Аня и вдруг закричала: -Ой, смотрите, из него что-то сыплется…
А дальше — всё тонет в шипении, и грохоте, и дыме. Нас отшвыривает от дверей на тюки к задней стенке вагона. Сам вагон трясется и качается. С нар валятся одежда, одеяла, сумки… тела, и со всех сторон со свистом что-то летит через головы и вонзается в стены и в пол. Пахнет паленым, как от пригоревшего на плите молока.» - Евгения Фролова «Лычково, 1941 год».

Немецкий самолёт бомбил эшелон с маленькими ленинградцами, летчики не стали обращать внимание на красные кресты на крышах вагонов.
Женщины из этой деревни спасали оставшихся в живых, хоронили мёртвых. Точное число детей, погибших в этой трагедии, неизвестно. Удалось спасти очень немногих. Детей похоронили в братской могиле в селе Лычково, в одной могиле с ними были погребены и сопровождавшие их педагоги и медицинские сестры, погибшие под бомбежкой.

Воспоминания учащихся Дзержинского района:
Шестого июля 1941 года учащиеся школ Дзержинского райо-на города на Неве и несколько преподавателей во главе со старшим, учителем ботаники школы №12 отправились пассажирским поездом с Витебского вокзала в Старую Руссу. Ленинградских детей предполагалось временно разместить в деревнях Демянского района, подальше от приближавшейся линии фронта.Из нашей семьи ехали трое: я (мне было тогда 13 лет) и мои племянницы двенадцатилетняя Тамара и восьмилетняя Галя.
От станции Старая Русса до деревни Молвотицы детей должны были перевезти автобусами. Но этот вариант из-за тревожной обстановки (шла уже третья неделя войны) был изменен. Было решено до-ставить детей поездом до станции Лычково, а оттуда автобусами — в Молвотицы. В Лычкове получилась непредвиденная задержка. Семь дней пришлось ждать автобусов. В Молвотицы прибыли мы вечером, переночевали в школе по-походному, а утром ребят должны были развезти по намеченным деревням.

Фото с сайта Commons.wikimedia.org

Директор школы №12 Зоя Федоровна в начале июля уехала к мужу, накануне переведенному в Москву. Узнав по сводкам Совинформбюро, что примерно по тому месту, где разместили ее школьников, проходит одно из вероятных направлений удара противника, она, бросив все, приехала в деревню Молвотицы спасать ребят… Прибыв в Молвотицы, Зоя Федоровна застала в нашем лагере переполох.
Оценив обстановку, прибывшая в Молвотицы Зоя Федоровна настояла на том, чтобы ребят немедленно вернули на станцию Лычково. К вечеру кто на автобусах, кто на попутных машинах добрались мы до Лычкова и разместились со своими вещами возле выделенных нам товарных вагонов. Поужинали в который уж раз сухим пайком: кусо-чек хлеба и две конфетки. Ночь провели кое-как. Многие мальчишки шныряли по станции в поисках еды. Основную массу ребят отвели в сторону от станции, на картофельное поле и в кустарник.
Станция Лычково была сплошь заставлена эшелонами с какими-то цистернами, машинами и танками. В некоторых вагонах лежали раненые. Но был и порожняк.
Утро для ребят началось с завтрака и погрузки вещей в вагоны. И в это время на станцию налетели фашистские стервятники. Два самолета сделали три захода на бомбометание с одновременным прочесы-ванием станции пулеметным огнем. Самолеты улетели. Вагоны и цистерны горели, потрескивая и распространяя удушливый дым. Между вагонами бегали испуганные люди, кричали дети, ползали раненые, прося о помощи. На телеграфных проводах висели лохмотья одежды. Бомбой, разорвавшейся возле наших вагонов, было ранено несколько ребят. Моему однокласснику Жене оторвало ногу, Асе повредило челюсть, Коле выбило глаз. Насмерть была сражена директор школы Зоя Федоровна.
Дети похоронили свою любимую наставницу в воронке от бомбы. Горько и сиротливо выглядели две ее лаковые туфельки, поставленные ребятами на могиле…

Станция Лычково. Мемориал погибшим детям

Официально о страшном происшествии практически ничего не было сказано. В газетах лишь скупо сообщили, что в Лычково подвергся неожиданному авиа-удару эшелон с детьми. Разбито 2 вагона, убит 41 человек, в том числе 28 ленинградских детей. Однако многочисленные очевидцы, местные жители, сами дети своими глазами видели гораздо более страшную картину. По некоторым оценкам в тот летний день 18 июля под фашистским обстрелом погибло более 2 тысяч детей.
Всего за годы блокады из Ленинграда было эвакуировано почти 1,5 миллиона человек, среди которых около 400 тысяч детей.
Немногих, очень немногих оставшихся в живых - раненых, искалеченных, удалось спасти местным жителям. Остальных - останки безвинно погибших, разорванных снарядами, детей похоронили здесь же на сельском кладбище в братской могиле. Это были первые массовые жертвы Ленинграда, вокруг которого 8 сентября 1941 года замкнулось кольцо сухопутной гитлеровской блокады и которому геройски, мужественно предстояло выдержать эту почти 900-дневную осаду и победить, разгромить противника в январе 1944 года.
Память о погибших в далёкой для новых поколений войне жива и по сей день. Казалось, что детей увозят как можно дальше от беды, которая грозит городу - Ленинграду. Однако роковые ошибки привели к страшной трагедии. Руководство в первые недели войны было уверено, что опасность Ленинграду грозит со стороны Финляндии, поэтому дети отправлялись в те места, которые посчитали безопасными - южные районы Ленинградской области. Как оказалось, детей везли прямо навстречу войне. Им суждено было попасть в самое огненное пекло. О трагедии, произошедшей на станции Лычково по вине недальновидных чиновников, надо было просто забыть, как будто бы её не случилось. И о ней как бы забыли, не упоминая ни в каких официальных документах и публикациях.
Сразу после войны на могиле детей в Лычково поставили скромный обелиск со звездочкой, потом появилась плита с надписью «Ленинградским детям». И это место стало святым для местных жителей. Но масштаб трагедии города Ленинграда было трудно осмыслить - многие из этих родителей уже давно лежали на Пискарёвском кладбище или погибли на фронтах.

В 2005 году у могилы ленинградских детей на кладбище появился памятник.
На нем надпись - «Детям, погибшим в годы Великой Отечественной войны».

Неправда, что «Никто не позабыт…»
Неправда, что «Ничто не позабыто…»
Мы не были солдатами войны,
Но детство наше на войне убито…
Ко мне, убитой, вы цветы несете….
Ко мне, живущей, - мачехой страна…
У Памяти, оглохшей от лукавства,
Давно забыты наши имена…
Людмила Пожедаева

Ж.-д. ст. Лычково, Новгородская обл. 18.07.1941...

Мальчишки угомонились, только заняв места за столами. А мы отправились к своему вагону. Одни залезли на нары отдыхать, другие рылись в своих вещах. Мы, восемь девочек, стояли в дверях.
— Самолет летит, — сказала Аня, — наш или немецкий?
— Скажешь тоже — «немецкий»… Его утром сбили.
— Наверное, наш, — добавила Аня и вдруг закричала: — Ой, смотрите, из него что-то сыплется…
От самолёта отделяются и косой цепочкой скользят вниз небольшие чёрные зерна. А дальше — всё тонет в шипении, и грохоте, и дыме. Нас отшвыривает от дверей на тюки к задней стенке вагона. Сам вагон трясётся и качается. С нар валятся одежда, одеяла, сумки… тела, и со всех сторон со свистом что-то летит через головы и вонзается в стены и в пол. Пахнет палёным, как от пригоревшего на плите молока.

Евгения Фролова
«Лычково, 1941 год»
журнал «Нева» 2007, № 8

Точное число погибших в тот день не было известно никогда. Никто не знает даже, сколько их там было - называют цифру в примерно 2000 детей, размещенных в 12 вагонах. Учитывать было просто невозможно, поскольку в эшелон совершенно спонтанно подсаживали детей и на промежуточных остановках. Среди документов ЦГА СПб имеется донесение от 29 июля, в котором сообщается о гибели 28 детей. Однако - скорее всего, в нем говорится только о тех, чьи тела были найдены целыми . Проводить идентификацию по фрагментам просто не было времени.

Поезд может выиграть поединок с самолетом. Но не тогда, когда стоит на станции...
Для лычковской трагедии хватило одного бомбардировщика. Кстати, именно поэтому, наверное, даже не было объявлено воздушной тревоги, которая дала бы возможность хотя бы кого-то быстро вывести из вагонов - одиночный самолет просто не заметили...

Тихвин. 14.10.1941...

В тот роковой день на путях находились составы с горючим и боеприпасами, эшелоны с ранеными красноармейцами и эвакуированными из блокадного Ленинграда женщинами и детьми. Бомбардировка продолжалась непрерывно более 6 часов, превратив железнодорожную станцию в огненный ад. Пожарные и железнодорожники мужественно пытались спасать имущество, расцепляя горящие составы, выводили из пылающих вагонов людей. Точное число погибших во время этого авианалета ленинградцев и тихвинцев, солдат, пожарных и железнодорожников неизвестно до сих пор.

«Дети сильно обгорели, они ползли и ковыляли, умирая от боли, от станции к городу, и не хватало людей и подвод, чтобы помочь им…»

А на Ладоге, на местах гибели барж и кораблей, и таких памятников нет. Только волны и ветер...

"И несутся облака, словно белые панамки..." (В.Егоров)

Постпостскриптум. Либеральный президент либеральной Германии считает, что это Россия должна каяться за свое прошлое...

________________________________________ ___

Шестого июля 1941 года учащиеся школ Дзержинского райо-на города на Неве и несколько преподавателей во главе со старшим, учителем ботаники школы №12 отправились пассажирским поездом с Витебского вокзала в Старую Руссу. Ленинградских детей предполагалось временно разместить в деревнях Демянского района, подальше от приближавшейся линии фронта.

Из нашей семьи ехали трое: я (мне было тогда 13 лет) и мои пле-мянницы двенадцатилетняя Тамара и восьмилетняя Галя.

От станции Старая Русса до деревни Молвотицы детей должны были перевезти автобусами. Но этот вариант из-за тревожной обста-новки (шла уже третья неделя войны) был изменен. Было решено до-ставить детей поездом до станции Лычково, а оттуда автобусами — в Молвотицы. В Лычкове получилась непредвиденная задержка. Семь дней пришлось ждать автобусов. В Молвотицы прибыли мы вечером, переночевали в школе по-походному, а утром ребят должны были развезти по намеченным деревням.

Несколько слов об этих парашютистах. Накануне утром мы с Та-марой побежали к речке умыться. Речка находилась в нескольких десятках метров от школы. И вдруг мы услышали немецкую речь. Притаились, стали пристальнее рассматривать противоположный бе-рег и увидели двух незнакомцев, сворачивавших парашют. Перегова-ривались они по-немецки. Опрометью бросились мы в школу. Расска-зали об увиденном старшему. Тот запретил умывание на речке, связался с сельским начальством. Была создана команда, парашютистов пой-мали и посадили под замок. Послали донесение военному коменданту станции Лычково.

Оценив обстановку, прибывшая в Молвотицы Зоя Федоровна на-стояла на том, чтобы ребят немедленно вернули на станцию Лычково. К вечеру кто на автобусах, кто на попутных машинах добрались мы до Лычкова и разместились со своими вещами возле выделенных нам товарных вагонов. Поужинали в который уж раз сухим пайком: кусо-чек хлеба и две конфетки. Ночь провели кое-как. Многие мальчишки шныряли по станции в поисках еды. Основную массу ребят отвели в сторону от станции, на картофельное поле и в кустарник.

Станция Лычково была сплошь заставлена эшелонами с какими-то цистернами, машинами и танками. В некоторых вагонах лежали раненые. Но был и порожняк.

Утро для ребят началось с завтрака и погрузки вещей в вагоны. И в это время на станцию налетели фашистские стервятники. Два само-лета сделали три захода на бомбометание с одновременным прочесы-ванием станции пулеметным огнем. Самолеты улетели. Вагоны и цис-терны горели, потрескивая и распространяя удушливый дым. Между вагонами бегали испуганные люди, кричали дети, ползали раненые, прося о помощи. На телеграфных проводах висели лохмотья одежды. Бомбой, разорвавшейся возле наших вагонов, было ранено несколько ребят. Моему однокласснику Жене оторвало ногу, Асе повредило че-люсть, Коле выбило глаз. Насмерть была сражена директор школы Зоя Федоровна.

Дети похоронили свою любимую наставницу в воронке от бомбы. Горько и сиротливо выглядели ее лаковые туфельки, поставленные ребятами на могиле…

Весь день дети просидели в картофельнике и в кустах в полуки-лометре от станции. Лычково еще не раз пролетали самолеты против-ника. Военные открывали по ним огонь из зениток и пулеметов. Когда стемнело, учитель ботаники ушел выяснить обстановку и, вернувшись, сказал: «Тихо подходим к трем телячьим вагонам; железнодорожники попытаются в них вывезти нас из Лычкова в Бологое». Вагоны были сильно загрязнены, но это нас не смутило. Поезд быстро набирал ско-рость и на рассвете доставил нас в Бологое. Поболтало же нас по гряз-ному вагону!

В Лычкове остался учитель ботаники с несколькими мальчишка-ми, которые обязались доставить оставшиеся на станции вещи к мес-ту назначения, в город Киров.

На станции Бологое оказалось много родителей, которые были как-то вызваны туда своими детьми. Родители стали забирать и увозить своих чад. Уезжали домой также более взрослые и решительные ре-бята. Мы, девочки, из-за маленькой Гали были лишены такой воз-можности. Уединившись у водопроводного крана, мы отмывали со своей одежды вагонную грязь.
Наконец наша изрядно поредевшая команда погрузилась в чистые товарные вагоны поезда, следовавшего в город Киров. В дорогу нам выдали по большому куску хлеба с сыром. Мы были счастливы отъе-хать подальше от войны.

Через несколько дней прибыли в Киров. Простояли ночь. Утром нас, пятнадцать школьников и двоих учителей, на лошадях отвезли в село Слободское, в сорока километрах от Кирова. Мы сразу написали письмо домой. Нас разместили в школе. Кормили сносно, дополни-тельно мы собирали ягоды. По наряду вязали веники. В лесу много раз видели волков и медведей.

За время пребывания в пути мы изрядно запаршивели, одежда износилась. Местные жители устроили нам баню.

Через некоторое время в Слободское приехали родители одного больного мальчика и увезли его домой. А вскоре и за нами приехал мой отец Иван Калинович. Учитель ботаники был против нашего отъезда. «По всему видно, — говорил он, — что враг подходит к городу. Так что вы отправляетесь навстречу опасности». Но отец все же увез нас. Ночью из деревни в город Киров отправлялись две телеги с сеном, возницы взяли нас с собой. Галю посадили на воз, а мы шли рядом пешком. Только когда нам стали угрожать увязавшиеся за нами вол-ки, мы все залезли на возы.

В Кирове отец купил билеты до Ленинграда и дал телеграмму род-ным. Но ехать пришлось в военных эшелонах с двумя пересадками. Красноармейцы сочувствовали отцу, ехавшему в город с тремя девоч-ками. Он угощал военных папиросами «Красная звезда», которыми заранее запасся.

Высадились мы в Волховстрое, купили билеты на местный поезд, и вечером выехали в Ленинград. Ночью поезд подвергся обстрелу, в вагонах было много пробоин. 18 августа мы прибыли на Московский вокзал, но нас никто не встретил. Накануне было объявлено по радио, что поездов больше не будет. Ходили слухи, что город окружен.

От Московского вокзала до дома в Ковенском переулке мы добе-жали быстро. Дверь открыла моя мама, Прасковья Гавриловна. Увидя нас, она оцепенела и долго не могла сказать ни слова. Шутка ли — полтора месяца в военное время она и три ее старшие дочери ничего не знали о нашей судьбе. А тут еще слухи об окружении. Но в конце концов радость взяла верх над печалями. По случаю нашего возвра-щения был накрыт едва ли не последний обильный стол. Через три недели началась блокада города.
Ее приближение ощущалось по многим признакам. Город ощети-нивался аэростатами заграждения. По улицам маршировали военные и полувоенные команды. Производилась запись в народное ополче-ние. Школы приспосабливались под госпитали. Ленинград все больше становился прифронтовым.

В первый день блокады, 8 сентября 1941 года, противник яростно бомбил город и обстреливал из орудий. От зажигательных бомб воз-никли пожары. Люди были застигнуты врасплох, но быстро освои-лись, и блокадная жизнь, которой суждено было длиться 900 дней, пошла своим чередом. Появились сигналы оповещения воздушной тревоги и артобстрелов. Стали работать дежурные на крышах домов для борьбы с «зажигалками». Дежурили на крыше и мы с Тамарой.

Каждый день нашей большой семьи (бабушка, мать, отец, четыре дочери, две внучки и два маленьких внука) начинался с дежурства в очереди за хлебом, а также с отоваривания карточек на крупу. Хлеб получали в подвале дома, а отоваривать карточки приходилось где придется. Ходили за Неву на завод «Арсенал» за супом. Воду носили из Невы. Дров, запасенных в сарае до войны, нам хватило на все вре-мя пребывания в блокадном городе. В квартире всегда было тепло.

Сестры и отец работали, где могли. Одно время и нас с Тамарой устроили рабочими на пищеблоке завода «Электросила» (чистили котлы, рубили дрова). От дома до места работы было 10 километров пути. Поваром на пищеблоке был молодой парень. Жалея нас, он иногда наливал нам по черпачку супа. Когда нас при этом заставала дирек-торша, мы прятали свои супы под стол. После ее ухода есть было уже нечего. Все съедали крысы.

Всем хозяйством по дому занималась мама. Кроме того, она, как надомница, шила перчатки для фронтовиков. Мама умело распреде-ляла еду, с учетом всех особенностей едоков, и я уверена, что если бы не ее талант и стойкость, многие из нашей большой семьи не пережи-ли бы блокады.

В конце 1941 года на сто втором году жизни умерла бабушка Соня. На ее похороны на Охтинском кладбище поистратились, съели все на несколько дней вперед. И был момент, когда мама сказала: «Ну, дет-ки, все съедено: и пайки, и ремешки. Остается только помирать». Именно конец 1941 года оказался самым тяжелым для блокадников. Пайка хлеба уменьшилась до 125 граммов. Стояли холода, люди жгли мебель. Многие умирали Неубранные трупы лежали на улицах. Возле них и за еле двигавшимися горожанами ходили стаи крыс.

Именно в такой безнадежный критический момент нашей семье пришло спасение. В дверь постучал военный и, убедившись, что наша мама, Прасковья Гавриловна, является тетей Игнатию Андреевичу Карасеву, вручил ей большой мешок с продуктами, доставленный по «Дороге жизни». Такие мешки тогда получили многие ленинградцы. В мешке были крупа, сухари, сыр, колбаса. Нам всего этого хватило на два месяца.

Еще в молодости у мамы умерла сестра, у которой остались два сына, Игнат и Антон. Мама взяла их из деревни и считала своими сыновьями. Она помогла им устроиться на работу, доучиться. Потом Игнат закончил Горный институт и стал крупным специалистом. Ан-тон стал летчиком. Не забыли племянники свою тетю в трудный час. И вот Игнат прислал посылку-спасительницу.
Антон в первые месяцы блокады стал Героем Советского Союза. Аэродром его полка штурмовиков Ил-2 находился в то время у Поли-технического института. Антон Андреевич Карасев, хоть и редко, но навещал тетю. Кроме того, он устроил рабочим при кухне аэродрома моего папу и тот добросовестно трудился в свои 60 лет. Так добро возвращается добром.

Весной 1942 года мама со мной и внуками выезжала на правый берег Невы, в Веселых! поселок, к свояченице. Там мы с Тамарой соби-рали одуванчики и колоски злаков в запретной зоне, откуда нас про-гоняли военные. Несколько раз маму и нас с Тамарой привлекали для захоронения мертвых, которых привозили на машинах. Мы целый день за пайку хлеба копали траншеи, в которых взрослые ночью хоронили умерших.

Весной жить стало полегче. Подходило к концу и наше пребыва-ние в блокадном городе. В июле 1942 года, после одиннадцати месяцев блокады, всю нашу большую семью, кроме отца, который остался на аэродроме, погрузи-ли на баржу и удачно (не было бомбежек и обстрелов) доставили в Кобону. Оттуда мы со своими пожитками по узкоколейке доехали до железнодорожной станции Войбокало и уже через несколько недель добрались до города Омска. Отец нашел нас поздней осенью 1942 года. Ему при бомбежке в Кобоне повредило руку.

Четыре года мы были в эвакуации. В конце 1942 года жили в Сла-вянском, а почти весь 1943 год в Новоуральском зерносовхозах Омс-кой области. С октября 1943 года и до отъезда в Ленинград летом 1946 года мы жили в Павловском зерносовхозе Алтайского края. Отец и старшие сестры Катя, Оля, Вера работали в совхозах на разных дол-жностях, заготавливая хлеб для фронта. Мы с Тамарой и Галей учи-лись и работали. Я зимой была истопницей, а летом помогала агроно-му. Часто нас с Тамарой директор совхоза посылал сопровождающими на машинах с зерном. Экзамены за шестой класс мы сдали экстерном. Домашним хозяйством, как всегда, управляла мама. Она и кашева-рила, и ткала на ткацком станке, и шила. Таким уж неуемным, жизне-любивым человеком, умевшим приспособиться к жизни в любых ус-ловиях, уважительно относившимся к. людям, была моя мама. Она дожила до 85 лет.
Вечная ей память!

Тамаре Павловне Пименко было в то время 10 лет, как раз три класса успела закончить до начала войны. В тот день они с бабушкой пришли к железной дороге, чтобы навестить маму - дежурную по станции. Она помнит, как объявили воздушную тревогу и почти одновременно с сиреной раздались разрывы бомб. Самолёты пролетели совсем низко, задевая электропровода. Бабушка упала в какую-то яму, а внучку схватил в охапку милиционер. Когда закончился страшный гул, уцелевшие увидели на перроне кровавое месиво.

Мне никогда не забыть эту картину, - вспоминает Тамара Павловна. - На проводах и деревьях болтались детские платьица и отдельные части тел. А на земле лежали окровавленные ребятишки: кто без головы, кто без ног и рук… Так страшно было, крики, стоны. В одной из телевизионных передач мне показали меховую собачку, которую сохранил оставшийся в живых ленинградский мальчик. Ведущая спросила меня, не узнаю ли я игрушку. Я заплакала, потому что в моей памяти остались не конкретные игрушки, а погибшие и умирающие дети. Всё это стоит перед моими глазами как сейчас.

Тамара Павловна, или, как зовут её односельчане бабушка Тамара, помнит, как на станцию подогнали машину и стали грузить в неё тела погибших детей. И в тот же день на местном кладбище, прямо у входа, выкопали огромную яму, в которой всех похоронили прямо так, без гробов, вываливая останки прямо из кузова грузовика. Не до обрядов было, пытались спасти живых. Раненых увезли в райцентр Демянск, уцелевшие отправились по дороге в эвакуацию, в Кировскую область.

Тамара выросла, вышла замуж и родила своих детей. Но ни на день не забывала о несчастных ленинградских девчонках и мальчишках, к могилам которых ни разу на её памяти не приезжали папы и мамы. Вот и стали они ей почти родными детками. Без устали, из года в год приходит она на кладбище, наводит порядок, убирает, подметает, украшает могилку цветами, а потом садится на каменную кромку и разговаривает:

Деточки мои, маленькие мои, пришла ваша мамочка, не бойтесь, не забыла вас. Как вы без меня тут несколько деньков прожили? А я в Москву уезжала. Соскучились? Никто вас не обижал? Я вот вам цветочков свеженьких принесла.

Куда бы ни отъехала, по возвращении сразу сюда прибегает. « А как же я не приду? Они же меня ждут», - признаётся она. И рассказала как-то одной новгородской журналистке такой случай.

Однажды осенью я сильно заболела. Несколько раз пыталась с кровати встать, да сил не было. Всё беспокоилась, что могилка-то листьями совсем покрылась. А ещё температура высокая поднялась. И вот ночью слышу на улице голосок тоненький, детский, смеётся маленький мальчишечка, играет под моим окном. А потом ещё несколько голосков, уже постарше, - девчонки мои, деточки мои пришли, поняла я сразу. Открыла окно, говорю, как же вы смогли, мои хорошие, мамочку свою найти? Так как же я их после этого брошу? Вот так и ходит на «ленинградскую могилку» пожилая уже Тамара Павловна каждый день. Наносила в сумке жёлтого песочку, игрушки своим ребятишкам носит.

Тимухина Прасковья Николаевна-сандружинница, спасавшая и хоронившая в своём родном селе маленьких ленинградцев. Ей в этом году исполнилось 86 лет. Не в первый раз рассказывает она эту ужасную историю. Но каждый раз она волнуется, будто переживая её заново…

Страшен был Лычковский вокзал. Разбитый состав. Земля, залитая кровью. На деревьях и электропроводах - остатки детских тел. Люди с каменными лицами грузили мёртвых на телеги и увозили на кладбище. Ища живых санинструктор Паня (Прасковья) металась по станции. Ещё вчера в их доме была полная комната детей, намучившихся в дороге и спавших вповалку. В одном вагоне увидела на полке свёрток. Прижала к себе, а он пищит!

Варя, Варя, я нашла!

Варя развернула свёрток. Там была большая резиновая кукла…

После той бомбёжки был эвакуирован весь посёлок - там были бои, станция несколько раз переходила из рук в руки. Но маленьких детей похоронили, как положено, на местном кладбище.

Уже многие годы не стираются из памяти 20-летней тогда сандружинницы Пани те страшные события 1941 года. И поныне она бережно хранит снимки тех далёких лет. За участие в акции «Ленинградские дети» Прасковья Николаевна была награждена грамотой Совета Федерации за большой вклад в увековечивание памяти Ленинградских детей и за проявленные при этом высокие нравственные качества. Прасковья Николаевна воспитала двоих своих детей, но все эти годы не забывала и о ленинградских детишках. Их могила на Лычковском кладбище стала для неё святым местом. Из года в год она приходит к могиле, приносит цветы и просто плачет над погибшими детьми.

на станции Лычково жила Лидия Филипповна Жегурова, бессменный председатель поселкового Совета ветеранов войны. И живы были две бабушки, Прасковья Николаевна и Тамара Павловна, которые своими руками хоронили детей из погибшего эшелона, а потом ухаживали за этой могилой, не давая никому забыть давней трагедии.
Именно Лидия Филипповна сумела сделать так, что в Лычкове теперь установлены два памятника детям и две стелы.

Она улыбается:
- Мы решили, что акция, посвященная ленинградским детям, будет продолжаться десять лет. Все эти памятники появлялись один за другим, но я не считаю, что дело закончено. У нас еще плиткой не выложена площадка на кладбище и тропинка к ней, не обустроена как следует могила одной из бабушек - хранительниц памяти об этих детях. У нас даже музей свой есть - на площади, скромный такой домик. Вы же понимаете, что все это делается на добровольные пожертвования.

Действительно, деньги в Лычково слали со всей страны. Многие небольшие суммы были присланы именно детьми, которые были потрясены страшной гибелью своих сверстников. Лидия Филипповна и Людмила Васильевна очень много сделали для того, чтобы об этой акции узнали как можно больше людей. И они добились своего.

Правда, на постаменте памятника на станции написано, что он посвящен всем детям, погибшим во время войны, а не только ленинградским и не только здесь, в Лычкове. Может, так тоже правильно, но Людмила Васильевна, в чью память навсегда врезался июльский день 1941 года, все равно видит в бронзовой девочке свою соседку по эшелону.

К сожалению, в лычковской трагедии много белых пятен, не все доподлинно известно - ведь дети были маленькими, они не все помнят, а документов осталось мало. поэтому успели появиться спекулянты на этой истории, которые используют ее в своих интересах.

Лидия Филипповна не хочет даже говорить об этих людях:
- Ни к чему называть их имена, это только лишний повод давать их вспоминать. Я считаю, что наша работа расставляет все на места, сразу видно, кто настоящий герой, а кто к чужой славе примазывается и чужим горем спекулирует. Вон у нас Людмила Васильевна сумела издать книгу о лычковской истории, ей удалось это аж через ЮНЕСКО сделать, ближе спонсора не нашлось.

Знает Лидия Филипповна и о другой бомбежке, которая унесла жизни множества детей в Тихвине осенью 1941 года. Говорят, это был последний состав, ушедший из Ленинграда перед тем, как сомкнулось кольцо блокады. Воспоминания очевидцев тоже были ужасны: «Дети сильно обгорели, они ползли и ковыляли, умирая от боли, от станции к городу, и не хватало людей и подвод, чтобы помочь им…» Но в Тихвине, который в несколько раз больше и богаче крошечного Лычкова, не нашлось ни одного человека, который сделал бы то, что удалось лычковцам: на станции нет памятника, нет его и на кладбище на Фишовой Горе у церкви Иова Многострадального. Только стоит стандартная ветхая пирамидка со старой табличкой, сообщающей о том, что здесь лежат ленинградские дети, погибшие на станции Тихвин осенью 1941 года. Не поучиться ли тихвинцам у лычковцев? (прим. - Памятник установили комсомольцы термообрубного цеха Тихвинских производств объединения "Кировский завод", один из инициаторов - секретарь комсомольского цеха Зубков Л.Р. Торжественное открытие памятника состоялось 9 мая 1979 года. Является Объектом культурного наследия (1988). Статья двухгодичной давности, пирамида, как мы видим, поновлена и даже внесена в 2012 году в Книгу Памяти )

А вот о чем горюет Людмила Васильевна - это что совсем ничего неизвестно о погибших в Демянске детях, когда туда вошли фашисты и ей, семилетней, посчастливилось выжить. Никто не откликнулся на публикации, никто не вспомнил свою историю. Может быть, среди наших читателей найдутся те, кто помнит немецкие танки в Демянске в середине июля 1941 года?

Телеграмма секретаря Молвотицкого РК ВКП(б) В.А. Федоткова в ЛОК ВКП(б). 4 июля 1941 г. ЦГАИПД СПб. Ф. Р-24. Оп. 2в. Д. 5018. Л. 3.

Мне попался в общей архивной подборке этот документ. Комментариев не было и я решил набрать "Лычково", чтобы посмотреть, где это географически находится. А там...

ПОЛОЖЕНИЕ НА ФРОНТЕ

Ситуация на фронте на июль-август 1941 г. Лычково в правом нижем углу у Демянска

В полосе группы армий "Север" немцы силами 41-го и 56-го моторизованных корпусов развивали наступление на Ленинград. Заняв 9 июля Псков, на следующий день 41-й корпус наткнулся на упорное сопротивление советских войск под городом Луга. 14 июля 11-я советская армия нанесла неожиданно сильный контрудар (центр карты).
Контрудар 11-й армии начался в 18:00 14 июля. Основные силы 70-й стрелковой дивизии нанесли удар на фронте 10 км, нанося удар с рубежа от Пирогово до Скирино в направлении на Большое Заборовье, Молочково и Сольцы. 15 июля начался бой непосредственно за Сольцы. В полдень 252-й стрелковый полк 70-й дивизии атаковал восточную часть города, а 68-й полк при поддержке танков 42-го танкового полка ворвался на его северную окраину. Здесь в районе аэродрома обнаружилась ремонтно-заправочная база 8-й танковой дивизии. Всего в ходе боев за город в этот день, согласно донесениям полков, было уничтожено 20 немецких автомашин и 15 танков, из них 10 – в районе аэродрома. Бои в этом районе продолжались всю третью декаду июля.
От района тяжелых боевых действий у городка Сольцы к станции Лычково, где вскоре разыграется трагедия, проходит железная дорога по которой осуществлялось снабжение фронта.

ВЫВОЗ ДЕТЕЙ ИЗ ЛЕНИНГРАДА
"Первая волна эвакуации жителей из Ленинграда началась 29 июня 1941 года и производилась в Демянский, Молвотицкий, Валдайский и Лычковский районы тогдашней Ленинградской области в связи с тем, что в первые дни и недели Великой Отечественной войны руководящие круги Советского Союза считали, что опасность Ленинграду угрожает со стороны Финляндии, из-за чего, как позднее стало ясно, людей ошибочно эвакуировали прямо к линии фронта.
Вечером 17 июля 1941 года на первый путь станции Лычково прибыл один из эвакуационных поездов. Во время пути составы с эвакуирующимися пополнялись всё новыми и новыми детьми из ближайших к дороге населённых пунктов, из-за чего данный состав к моменту прибытия на одну из предыдущих остановок, станцию Старая Русса, насчитывал уже 12 вагонов-теплушек, в которых находилось около 2000 детей и сопровождающих их педагогов и медицинских работников. На станции Лычково поезд ожидал подхода очередной группы детей из Демянска, которые прибыли после полудня 18 июля. Примерно в то же на второй путь прибыл санитарный поезд, из которого стали выходить легкораненые красноармейцы и санитарки, чтобы пополнить запасы продовольствия на привокзальном рынке."
И тут пришли (прилетели) "культурные освободители от большевистского рабства":

ТРАГЕДИЯ НА СТАНЦИИ ЛЫЧКОВО
Официально. Из справки об эвакуации ленинградских детей из юго-восточных районов области. От 29.07.1941 г
"На ст. Лычково в момент подготовки и посадки детей в эшелон был произведён внезапный налёт (без объявления воздушной тревоги). Одиночный немецкий бомбардировщик сбросил до 25 бомб, в результате чего разбито 2 вагона и паровоз из детского эшелона, порвана связь, разрушены пути, убит 41 чел., в том числе 28 ленинградских детей, и ранено 29 чел., в том числе 18 детей. Список пострадавших прилагаю /список не публикуется/ После налёта сразу же были приняты меры, и находившиеся в посёлке дети, свыше 4000 чел., были рассредоточены по лесу и кустарникам. Через 1 час после первой бомбёжки была объявлена воздушная тревога, и появившиеся 4 немецких бомбардировщика подвергли вторично бомбёжке и пулемётному обстрелу Лычково. Благодаря принятым мерам никто из детей во время второй бомбёжки не пострадал…"

Памятник ленинградским детям на станции Лычково

Не официально. Станция Лычково была сплошь заставлена эшелонами с какими-то цистернами, машинами и танками. В некоторых вагонах лежали раненые. Но был и порожняк. Утро для ребят началось с завтрака и погрузки вещей в вагоны. И в это время на станцию налетели фашистские стервятники. Два самолета сделали три захода на бомбометание с одновременным прочесыванием станции пулеметным огнем. Самолеты улетели. Вагоны и цистерны горели, потрескивая и распространяя удушливый дым. Между вагонами бегали испуганные люди, кричали дети, ползали раненые, прося о помощи. На телеграфных проводах висели лохмотья одежды. Бомбой, разорвавшейся возле наших вагонов, было ранено несколько ребят. Моему однокласснику Жене оторвало ногу, Асе повредило челюсть, Коле выбило глаз. Насмерть была сражена директор школы Зоя Федоровна.
Дети похоронили свою любимую наставницу в воронке от бомбы. Горько и сиротливо выглядели ее лаковые туфельки, поставленные ребятами на могиле…
Воспоминания ветеранов Великой Отечественной. СПб: Пальмира, 2002

Фрагменты детских тел висели на телеграфных проводах, на ветвях деревьев, на кустарниках. Стаи ворон, чуя поживу, с гвалтом кружили над местом трагедии. Солдаты собирали изуродованные тела, быстро начавшие разлагаться под влиянием жары. От смрада тошнило и кружилась голова.
Через пару дней на Лычково нахлынули матери несчастных жертв. Простоволосые, растрёпанные, они метались между путей, искорёженных взрывами бомб. Они незряче бродили по лесу, не обращая внимания на минные поля, и подрывались на них... Неудивительно, что некоторые тронулись разумом. Меня одна женщина, улыбаясь, спрашивала: не встречал ли я её Вовочку? Она только сейчас вела его в детсадик и оставила вот здесь... Зрелище страшное: истерики, вопли, обезумевшие глаза, растерянность, безысходность...
В. Динабургский. В полях почернели ромашки... - Брянск: Кириллица, 2004.

ПАМЯТЬ
Вблизи детской могилы похоронили лычковских бабушек Тамару Пименко и Прасковью Тимухину. Они своими глазами видели обстрел, спасали малышей, собирали и хоронили останки и всю свою жизнь ухаживали за могилой. «Сердцем они приросли к этим детям», говорили про них местные жители.

Сразу извиняюсь за цитаты первых попавшихся текстов, но серьезнее погрузиться в тему просто физически не могу. Разбираться в цифрах, когда перед глазами стоит ад на земле, не хватает духу. Пусть это сделают более стойкие.